Научи себя любви…
Шрифт:
– Хорошо. Давайте по порядку. Какая была машина? Что за марка?
– Да не разбираюсь я в машинах! Большая, черная. У нас, кажется, таких не делают.
– Джип?
– Может и джип, не знаю.
– Номер?
– Послушайте! – она все-таки возмутилась. – Вот вы сами! Вы что, ВСЕ номера ВСЕХ встречных машин помните? Нет? А ведь вам это по работе положено! А чего же от меня хотите?
– Не изо всех машин выскакивают убийцы, – назидательно сказал лейтенант, поднял палец и очень хотел казаться старше, чем он есть.
– Так я не знала, что он убийца!!! – она опять возмущалась
– Не кричите, – он вдруг улыбнулся. – Фанту хотите? У меня есть… – залез в стол, достал бутылку. Потом встал, взял из шкафа стаканы. – Такая жара… Я Фанту очень уважаю.
Они молча выпили по стакану, потом он смущенно сказал:
– Вообще-то, все равно это дело у нас заберут… Так что готовьтесь отвечать на эти вопросы еще не один раз. Но мне для протокола нужно. И вообще интересно… – он теперь никого не изображал, сидел задумчиво, кусал карандаш. – У нас тут как болото, ничего никогда не происходит. И вдруг такое! И все-таки, ну хоть что-то вы должны были запомнить! Он высокий? Брюнет, блондин?
– Мужчина он, – она даже глаза закрыла, пытаясь вспомнить. – Да, пожалуй, высокий… И, пожалуй, брюнет… Глаза… Нет, не помню… Блестели – помню… Вроде как слезы…И сам, вроде, в черном был… То ли куртка, то ли рубашка… Темная…
– Вот, вот, – лейтенант обрадовался. – Вы, главное, не волнуйтесь, может еще что всплывет? Говорили они о чем?
– Как-то назвала она его странно… Как женщину… Не помню. Только помню, что я удивилась – какое-то женское имя… Еще о каких-то украшениях сказала…
– Украшениях?
– Ну да… О серебряных.
– Может, антиквариат? – он, казалось, уже размышляет вслух. – Ведь не из-за простого же серебра убивать?…
– Может. А еще можно? – она протянула стакан. – Я с вечера ничего не пила и не ела, между прочим. Вот умру у вас сейчас здесь, и допрашивать некого будет!
– Ой, а поесть у меня тоже найдется что! – он опять улыбался и уже смотрел на нее не как на допрашиваемую. – Только будете ли? Вот, – он опять нырнул в стол и достал пачку овсяного печенья. – Самое обычное… Будете?
– Не умирать же с голода, – она вздохнула, видя, как он теперь на нее глядит…
Конечно, посмотреть было на что. Еще тогда, когда она думала как бы ей зацепиться за Москву, были мысли о карьере артистки или фотомодели. И внешность для этого была, и очень даже подходящая. Темно-каштановые волосы, ярко-синие глаза, хорошенькое личико. И фигура непростая. То есть, не тот самый, набивший оскомину, стандарт – 90х60х90, а самый, что ни наесть женственный: стройные длинные ноги, изящные руки, осиная талия, и при этом грудь и попа такие, что у мужиков вставало все, что только вообще могло стоять! Но она, с ее математическим складом ума, прекрасно понимала, что такого добра – много, и здесь тоже нужен или случай, или везение, или чья-то большая и мохнатая лапа. Увы, ничего этого не было. И поэтому она четко, планомерно и без лишних эмоций шла к своей цели.
– …Ну, хорошо… – лейтенант, уже просто, не изображая никого, продолжал. – И что она вам потом, после выстрелов, сказала? Может, все-таки, назвала его?
– Да
– Что? Что шептала?
– Да не могла я разобрать! Она бредила. Да и плохо мне уже становилось! Казалось, что ее глаза заполняют весь вагон… Я, между прочим, впервые в жизни видела как человек умирает! А вы все пристаете с подробностями! Ну, подумайте сами – если бы чего помнила, зачем мне скрывать? Я и ее тоже первый раз в жизни видела.
– Иногда люди, умирая, рассказывают что-нибудь очень важное, – он опять задумался. – Секретные счета, планы кладов…
Она удивленно посмотрела на него, засмеялась:
– Да вам не в милиции надо было работать, а книжки писать! Ну и фантазия! Клады! В наше время!
– Не смейтесь, – он обиделся. – Что, по-вашему, в милиции воображение не нужно? Еще как…
Вообще-то, она и сама себе удивлялась. Память у нее всегда была отменная. А уж, зрительная! Она без напряжения, если надо, могла запомнить целую колонку цифр, могла четко и с подробностями рассказать обо всех счетах и бумагах фирмы чуть ли не годичной давности… И вдруг такое! Неужели, действительно, на нее так подействовало то, что человек умер у нее на глазах? Да еще такая женщина… Все равно странно. Никогда она не замечала в себе никакой сентиментальности. Это не для нее. У нее есть цель, и она своего добьется.
Так они, не выяснив ничего нового, еще достаточно долго потолкли с лейтенантом воду в ступе, и когда он уже подписал ей пропуск, и она была почти в дверях, зазвонил телефон.
– Да. Я, – вяло отозвался он, и вдруг буквально подпрыгнул: – Что?! Как это пропал?!
В трубке уже был отбой. Он тяжело опустился на стул, посмотрел на нее почти жалобно.
– И зачем я только в милицию пошел? Говорил же отец, иди водителем… Все просто… Деньги неплохие…
– Да что случилось? – ей стало жаль его, такой у него был несчастный вид.
– Пропал. Труп. Женщины. Из закрытого морга. В нашем болоте…
Потом все закрутилось, как в хорошем кино. Весь состав небольшого отделения толпился в морге. Ее лейтенант тоже зачем-то прихватил с собой. Все осматривали высокие носилки, на которых до этого лежала женщина, никто ничего не понимал, мужики, иногда забывая о присутствии дамы, выражались покрепче. Потом, конечно, все разбежались, на ходу отдавая распоряжения по рациям, а она, в отличие от всех, заметила еще одну очень странную вещь… Ремни, которыми был пристегнут труп за ноги и тело, так и оставались в тех же положениях, что и в поезде, где его туда укладывали!
– …Вот и подумайте сами – как такое возможно? – они опять сидели в его кабинете и лейтенант уже не допрашивал ее, а просто беседовал. – Из закрытого помещения, перед носом у четырех людей! …И почему я в отпуск не пошел?
– В конце концов, все и всегда как-то объясняется, – пожала плечами она. – Наверняка в вашем закрытом помещении есть вторая дверь. Или окна.
– Есть, но она забита, – лейтенант горестно вздохнул. – Я сам проверил. Гвозди ржавые уже сто лет. Никаких следов взлома. А на окнах – не снимаемые решетки…