Научите меня стрелять
Шрифт:
Я отпрянула от обрыва, впервые в жизни позабыв о страхе высоты, присела позади Элеоноры.
Глаза помимо воли следили за происходящим. Гоша упал.
– Убили! – вскрикнула я.
Михаил и Элеонора оглянулись на меня, и я увидела смертельно бледное лицо подруги.
Белый перехватывал пистолет, пытаясь прицелиться, но не стрелял. Попасть с такого расстояния все равно было невозможно.
Четверо мужчин продолжали пинать Гошу. Я закрыла лицо ладонями. Живой все-таки человек, хоть и редкий проходимец. Наблюдать, как кто-то лишает его жизни, было невыносимо.
– Дай
– Далеко, – ответил Михаил, поднял руку и выстрелил в воздух.
Четыре фигуры на пляже замерли, подняли головы и, потеряв интерес к Гоше, устремились наверх, к дороге.
Шалва Гургенович дернул меня за руку так, что я чуть не выронила кейс, и мы побежали к Мишкиной «девятке». Я бухнулась на сиденье, Шалва обнял меня и прижал к широкой груди. Я не сопротивлялась.
Белый развернул «жигули» и рванул в направлении Новороссийска. Быстро темнело, мимо мелькали дорожные знаки и проносились машины. О Никифорове я думать боялась.
Наконец Михаил затормозил у поста и вошел в здание дежурной части.
Вышел он минут через двадцать, плюнул с досады и двинул кулаком по щиту с рекламой местной гостиницы. Я подняла глаза и прочитала адрес постоялого двора и телефон.
– Давай назад, пока помним, где это, – предложила я Мишке.
Шалва Гургенович, молчавший все это время, неожиданно удивил:
– Женщина, молчи. Это мужской дела. Иди спать.
Мы с Элей зашипели на него, как кошки. Белый понял, что договориться с нами не получится, развернул «жигули» и выехал на автостраду.
Когда мы подъехали к тому месту, где час назад стоял «ауди», машины уже не было. Мне даже показалось, что мы заблудились, но Белый был уверен, что не ошибся.
Михаил достал из багажника трос и накинул себе на плечо.
Спускаться к морю было страшно, но еще страшнее было остаться на дороге, потому что в любую минуту могли появиться отморозки, которые избивали Никифорова.
Шалва ловко передвигался с одной площадки на другую, с одного камня на другой. Белый шел следом за ним, освещая путь фонариком. Мы с Элеонорой старались не отставать. У меня кружилась голова, и все мои силы уходили на то, чтобы не встать на четвереньки. Неожиданно для себя я побежала вниз, ломая ветки. Дело кончилось тем, что я застряла ногой в каких-то кустах и растянулась на животе, не чувствуя боли и не веря, что жива. Сверху послышался негромкий голос Элеоноры:
– Кать, ты где?
– Здесь, – отозвалась я, слизывая кровь с губы. Мелькнул луч фонаря, меня стали тащить, не сразу разобрав, куда лучше, вперед или назад. Теперь я застряла окончательно и почти не помогала своим спасителям. Шалва Гургенович наклонился над моей ногой и попытался вытолкнуть ее из кустарника, приговаривая при этом:
– Женщин дома спать должен, а не по горам скакать, как баран.
Скорее от обиды на барана, чем от его усилий, я выдернула ногу. Если не считать разбитую губу, все обошлось без серьезных повреждений.
– Такой красоту беречь надо, – сокрушался винодел, осматривая меня со всех
Море плескалось уже совсем близко, слышно было, как по гравию шуршат волны.
Мы друг за другом спрыгнули на берег и разбрелись в разные стороны: мужчины в одну, мы с Элей в другую. Гошки нигде не было.
– Утопили, – предположила я и закрыла рот рукой, чтобы не делать подсказок судьбе.
Никифорова нашла Эля.
Он лежал лицом вниз, в яме, оставшейся, возможно, от катера. Волны накрывали Гошину тощую фигуру, протаскивали за собой по гравию и возвращали на место, будто отложив самое интересное на потом.
Я присела рядом и потянула его за руку. Рука была ледяной. Почему-то мне показалось, что Никифоров жив, просто замерз. Эля стала мне помогать. Вместе мы перевернули и протащили Гошку несколько метров, пока не уперлись в скалу. Белый с Шалвой Гургеновичем наткнулись на нас и посветили фонариками. Я выпрямилась.
– Не дышит, – произнесла Эля.
Михаил занял мое место, взял в ладонь Гошкину руку и сразу выпустил ее.
– Не тех боялся, – подумала я вслух.
– Объясни, – потребовал Белый.
– Он боялся Прясникова, а надо было бояться этих…
Нужно было вызывать полицию. У Эли и Шалвы телефонов не оказалось, мой оказался разряженным, у Белого – тоже. И мы полезли вверх.
Поднимались мы медленнее, чем спускались. Михаил размотал трос, и они с Шалвой тянули на буксире Элеонору и меня. Наверху уже мелькал свет от проезжающих машин, дорога была совсем близко, когда я услышала сухой треск, похожий на близкий хруст веток. Мишка схватил Элеонору и пригнул к земле, а я, подчиняясь инстинкту, непроизвольно села на землю. Рядом дышал и что-то шептал по-грузински Шалва Гургенович, может, молился.
Я хотела встать, но тяжелая, большая рука винодела легла мне на плечо и не отпускала.
В темноте я видела, как Миша высунулся на дорогу, за ним, не отставая, ползла Эля. Мимо, как в боевике, свистели пули.
– Шалва Гургенович, – в шоке спрашивала я, – что происходит? Кто это?
Вместо ответа он крепко прижал меня к себе и поцеловал в губы.
– Жизнь такой короткий, – в свое оправдание сказал винодел.
Это была истинная правда, и я не стала его осуждать.
В нас стреляли, нам не давали поднять головы, и Шалва Гургенович потянул меня в сторону. Мы отползли немного вниз и прислушались. Я ошалела от происходящего, точно зная, что, если это продолжится больше двух минут, я свихнусь.
Мишка поначалу отстреливался, потом затих, и было непонятно, то ли его зацепило, то ли он расстрелял все патроны.
С той стороны выстрелы тоже стихли, зато послышались шаги. Кто-то осторожно направлялся к склону, где, по моим представлениям, засели Михаил с Элеонорой.
Шаги слышны были уже на самом краю, когда на дороге послышался звук двигателя проезжающей машины, и свет фар вырвал из темноты мужской силуэт. В то же мгновение с того места, где затаились Элеонора с Мишкой, раздался выстрел, и в лучах удаляющегося света мы увидели, как мужчина скатился с дороги в кусты.