Научите меня стрелять

Яковлева Анна

Шалва не унимался:

– Поедешь со мной?

В связи с политической ситуацией причину для отказа даже искать не надо было.

– Наши страны расторгли дипломатические отношения, так что я к тебе ни ногой.

– Любовь побеждает все! – Нашего друга явно тянуло на лирику.

– Шалва, тебе же Элеонора сначала понравилась, – напомнила я ему.

– Это потому что я тебе не знал.

– Тебя что, дома никто не ждет?

– Нет, я вдовец.

– Если Егоров к себе не пустит, так и быть, приеду к тебе.

Шалва,

пользуясь тем, что руки у меня были заняты, уколол меня усами в щеку. Белый прикрикнул:

– Кончай наглеть, генацвали.

Шалва Гургенович обиженно взмахнул рукой:

– Я тебе не пацан, что так разговариваешь? Я к тебе с уважением, а ты как?

– Я тебе уже объяснял, что эта девушка занята, ее любит мой друг.

– Где твой друг? Он рядом должен быть, если любит этот женщин.

Мужчины устроили перепалку, и я опять удивилась, какие они странные все-таки существа.

Элеонора, поджав губы, смотрела в сторону. Мне было понятно, о чем она думает: если Белый так отбивает меня у Шалвы, то еще неизвестно, для кого он старается, может, для себя.

Краснодар встретил нас туманом.

После операции Белый был беспомощным, поэтому Элеонора осталась при нем сиделкой. Я высадила их у подъезда Мишиного дома, отдала Элеоноре оба кейса, а мы с Шалвой Гургеновичем поехали в гостиницу.

Шалва пригласил меня на ужин, после ужина мы погуляли по набережной и забрели еще в какое-то кафе. Шалва заказал шампанское, шоколад и фрукты, его потянуло на воспоминания, и он с любовью заговорил о виноградной лозе. Рассказ его был пересыпан метафорами и поэтическими преувеличениями, а лоза наделялась всеми признакам живого существа.

Потом мы опять бродили по ночному городу, и Шалва Гургенович рассказывал, как они с мальчишками в монастырских развалинах нашли сосуд с вином. Монастырь был древним, вино успело превратиться в желе. Разбив сосуд, юные исследователи разрезали желе на куски, наелись и ушли в астрал. Родители весь день искали своих чад, нашли и разобрали по домам.

Шалва, смахивающий на грустного слона, немного помолчал:

– Кето, я не отпущу тебя к другому. Ты – мой женщина.

– Генацвали, я плохая женщина, – успокоила я его, – не люблю домашнюю работу, палисадник за лето один раз прополола, не люблю большие семьи, потому что родственники суют свои носы, куда их не просят.

– У меня дом на берегу реки, мы станем жить отдельно, никто тебе мешать не будет. В гости будем ходить, когда ты захочешь, а к себе приглашать совсем редко, – Шалва стал загибать пальцы, – только на день рождения, Новый год, Восьмое марта, Пасху, Первое мая, Девятое мая, Седьмое ноября, День независимости и Рождество.

– Всего-то?

– Да. Я буду жарить шашлык и готовить хачапури. Это мужской дела.

– А я все это буду есть?

– Конечно, ты будешь есть.

– Я же растолстею.

– Я буду любить

тебя толстым, больным, слепым, глухим, хромым, каким угодно, Кето.

В носу у меня защипало, я натужно закашляла, чтобы не показать Шалве, как я растрогана.

Проводить Гошку пришли мы вчетвером и вдова. Прясникова не было, и я опять поблагодарила судьбу за этот роскошный подарок.

Бросив горсть земли в могилу, я отошла в сторону. Как только на холмик установили венки, вдова Никифорова побрела куда-то вдоль оградок. Скрываясь за памятниками, я пошла за ней.

Ольга Анатольевна уверенно лавировала между могилами и остановилась у одной из них.

Притаившись за стволом березки, я присмотрелась. За оградкой, у которой остановилась вдова, было два холмика. На одном стоял памятник с портретом женщины, второй был завален венками, из которых выглядывал портрет мужчины. Я вышла из укрытия, прищурилась и подвинулась ближе, стараясь рассмотреть лицо на портрете. С фотографии на меня смотрел Анатолий Степанович Исаев.

Пока я хлопала глазами, стараясь прийти в себя от изумления, Ольга Анатольевна двинулась в сторону центральной аллеи и скрылась за памятниками.

«Вот оно что, Ольга Анатольевна Никифорова в девичестве была Исаевой», – пульсировало в голове. Прислонившись к стволу березы, я старалась понять, что нам это дает. Наконец, решив, что это нам ничего не дает, по крайней мере сейчас, я выглянула из укрытия.

Никифоровой видно не было, я вернулась на тропинку и направилась к своим. Мимо меня прошла женщина в черном платке, с каким-то растением в пакете. Отойдя на пару шагов, я оглянулась. Женщина открыла калитку и вошла на отведенную Степанычу территорию. «А это кто такая?» – удивилась я и припустила следом за женщиной.

– Здравствуйте, – обратилась я к посетительнице могилки Исаева.

– Здравствуйте, – откликнулась она и вопросительно посмотрела на меня.

– Я немного знала Анатолия Степановича, он был водителем автобуса.

– Его многие знали, – кивнула женщина и принялась вытаскивать из пакета растение. Это была стелющаяся туя. Я придержала пакет, помогая освободить ветки.

– Это ваш муж?

– Сосед. Жена Толи вот она, уже лет десять, как похоронили. Теперь и он тут.

– А какие-то родственники у них остались?

– Только дочь.

– Ольга?

– Да, вы с ней знакомы?

– Нет, не довелось. Что говорят следователи, кто мог убить Степаныча?

– Никто ничего не знает. В общем, дело темное.

– А сам Степаныч ничего вам не говорил? Что-то, может, записал, где-то спрятал? Может, сфотографировал?

– Он со мной не откровенничал, но я слышала, что автобус на базе следователь осмотрел, ничего в нем не нашел. Дома обыск проводили, меня в понятые приглашали, тоже ничего не нашли.

– А друзья? Может, друзья что-нибудь знают?