НАУЧНАЯ ФАНТАСТИКА - ОСОБЫЙ РОД ИСКУССТВА
Шрифт:
Современная фантастика не только полна релятивистского научного материала, но и психологически готовит читателя к новому стилю мышления. По своей промежуточной природе - между искусством и наукой - научная фантастика и отражает этот процесс, и выступает одной из форм сближения дискретной логики естественных наук с "непрерывнообразной" логикой искусства. Когда-то отпочковавшись от синкретического, слитного познания, нынче они далеко отошли друг от друга. Теория относительности, замечает герой "Электронного Мельмота", была невозможна без того, чтобы не отделить мысль от эмоций, не оторвать ее от чувств. Но не настала ли пора нового синтеза?
В повести "Лилит", например, Л.Обухова озабочена тем, чтобы "техническая
335
Л.Обухова - Лилит: Фантастическая повесть. // М.: Знание, 1966, с.63. Далее ссылки на это издание в тексте.
Немногим более столетия тому назад наука ведала чистым познанием, искусство выражало человеческую деятельность - стихийную практику. Теперь наука внедрилась в целенаправленную деятельность, стала фактором саморегуляции общественных процессов, в глобальных и исторических масштабах. Поэтому особый смысл получает присутствие в самой науке эмоционально-гуманистического коэффициента. И чем дальше, тем больше характер общества будет зависеть от внутреннего духа науки, от того, насколько она проникнется духом человека.
Сближение "мифов" и "чисел" только наметилось. Недовольство "лириков" вторжением рационализма "физиков" в художественное мышление выражает одну сторону процесса. Фантастика чутко улавливает и обратную - проникновение образного ассоциативного мышления в дискретную логику. В какой-то связи с этим взаимопрониканием - тенденция фантастики к синтезу и взаимопереходу форм. Несмотря на то что интеллектуализм фантастической идеи достиг, казалось бы, адекватно "чистой" формы в философской повести, в рассказе-трактате, "приключения мысли" появляются и в реалистическом бытописании, и в нефантастическом психологизме, и в историзме, и в эпичности, иронии, юморе. В романе и повести - прежде всего, ибо эти жанры стремятся наиболее полно охватить отношение науки к человеку. Структура современного научно-фантастического романа запечатляет и процесс отделения мысли от субъективного эмоционального мира человека, и возвращение ее вновь в этот мир.
Давно угадав громадную социальную роль науки, научно-фантастический роман до сих пор не мог преодолеть рационалистических жанровых черт утопии, пока наука не затронула человеческую эмоциональность, т.е. не стала внутренне социальной. "Жанровый взрыв" современной фантастики - разнообразие тем и форм, стилей и направлений - это зеркало реальной диалектики "мифов" и "чисел" в современном сознании, а не только результат литературного развития.
6
Раздражение, почти что обвинение в кощунстве вызвала у сторонников фантазии на "грани возможного" фантастика антимиров и антипространств, антивещества и антивремени. Но, видимо, корни этих "анти" следует искать не в злонамеренности отдельных фантастов, а в парадоксах самой науки. Не обязанность ли фантаста, не страшась неизвестности, следовать хотя бы на полшага впереди ученого? Ведь это, в конце концов, задача науки - находить и утверждать истину...
К поискам новых форм, раскованному воображению, экспериментированию с самими принципами фантастики позвала революция в науке. Ошеломляющая сверхфантастика не столько отразила какие-то конкретные научные достижения, сколько расчистила почву парадоксальному мышлению. Она зовет искать истину не только в привычном и правдоподобном, она любит перевертывать вещи и понятия, и то, что казалось поставленным с ног на голову, нередко оборачивается истиной. В пафосе отрицания современная "сверхфантастика" замахивается на коренные понятия и избегает обосновывать свои новации. Но и в этом она наследует дух переоценки ценностей, свойственный современной науке.
Перед сегодняшней художественной фантастикой иногда приходится опускать определение "научная", но не в том смысле, что она порывает с наукой, а в том, что не укладывается в канонический когда-то жанр научно-фантастической популяризации. Фантастика этого рода, сохраняя научный уровень мышления, переходит вместе с тем от экстраполяции конкретных истин к своеобразной экстраполяции дальних предположений, так сказать, к научным пожеланиям. "Почему бы нет?" - вопрошает она. Так озаглавил статью о произведениях Геннадия Гора Андре Стиль. [336] Французский писатель ставит творчество Гора на середину "развернутого веера фантастики". Левее - то направление, которое зовет желать еще более странного, еще более невозможного с точки зрения сегодняшних истин.
336
L'Humanite, 1965, 14 oct.
Фантастика вышла к какому-то новому повороту. Она приглашает в те дали, куда не достигает локатор достоверного предвиденья. И вместе с тем проблема компаса, проблема критерия не может быть снята - это означало бы выход за пределы современного мышления.
Повесть Емцева и Парнова "Последняя дверь!" не столько рассматривает парадокс антимира, сколько загадывает загадку: а не похож ли мир за "последней дверью" на тот самый, существование которого допускают верующие старушки? Выдумку с таинственными зеркалами с Марса, через которые можно проникнуть в загадочную "айю" (куда марсиане ускользнули от землян), можно было если не принять, то хотя бы извинить - будь в рассказе еще что-то. Но, кроме зеркал да таинственных неожиданностей, авторы ничего не предлагают. Из зеркал выпрыгивают и обратно влезают не то выходцы с того света, не то прозаические уголовники. И вся эта фантасмагория - на фоне будничного украинского села. Прямо Ночь перед Рождеством...
Беда даже не столько в пустоте за "дверью", сколько в том, что авторы создают иллюзию, будто эта пустота что-то значит, будто в ней скрывается какой-то еще неведомый физический смысл. Сделано это не без таланта. В "Зеркале" отражается скирд посреди жнивья. К изображению подносят спичку - вспыхивает реальный скирд, а когда в зеркало плескают водой, оба пожара - реальный и отраженный - гаснут. Зеркало - словно уменьшенная модель реальности, сопряженная с ней некой причинной связью.
Физика преподносит нынче вещи, которые "не снились нашим мудрецам". Неблагодарная задача для литературного критика оспаривать ее гипотезы: читатель больше верит ученым. А.Кларк пишет: "Можно представить себе виды пространства, в которых точки А и В в одном направлении очень далеки друг от друга, а в другом - совсем близки... Кто знает, может быть, давно знакомая по научной фантастике идея "искривления пространства" - вовсе не чистый вымысел; когда-нибудь... люди будут шагать с одного континента на другой (или даже из одного мира в другой?) так же легко, как в соседнюю комнату...". [337]
337
А.Кларк - Черты будущего, с. 111-112.