Научная фантастика. Ренессанс
Шрифт:
Биотехники, занимающиеся с шимпанзе, гигантелопами и прочими, напортачили с рабуинами. В дикие деньки расцвета биотехнологий позволялось практически все. Вскоре производственные мощности дали возможность ремесленникам от биотехники поглядеть, не могут ли они превратить дальних родственников-приматов, бабуинов, в нечто, подобное человеку. Извращенная цель, по мнению Леона, но правдоподобная. Ученые любят играть с природой.
Рабуинов научили охотиться стаей. Но они не обладали никакими орудиями труда, кроме грубо заостренных камней, иногда
По прошествии еще нескольких миллионов лет, под суровыми ласками эволюции они, возможно, сравняются разумом с шимпанзе. И кто тогда вымрет?
В данный момент Леона это не слишком заботило. Он по-настоящему разозлился, когда шимпанзе — его родня! — повернули против них, даже при виде рабуинов. Почему?
Он испытывал необходимость разобраться в причинах произошедшего. Социоистории приходится сталкиваться с такими фундаментальными импульсами. Реакция шимпанзе слишком походила на бессчетное число случаев из человеческой истории. Ненавидь Чужака.
Он обязан дать объяснение этой печальной истине.
Шимпанзе передвигаются небольшими группами, не любят посторонних, спариваются в основном с особями из своего ближайшего окружения, насчитывающего несколько дюжин персон. Это означает, что любая проявившаяся генетическая особенность может быстро передаться всем членам стаи путем межродственного скрещивания. Если изменение помогает группе выжить, значит, сохраним его. Все честно.
Но эта особенность должна остаться неразбавленной: Стая особенно ловких метателей камней исчезнет, если присоединится к компании из нескольких сотен шимпанзе. Большее поглотит меньшее. Любой контакт вынудит их спариваться с кем-то, не входившим в первоначальный клан. Брак вне племени — и их генетическое наследие утратит чистоту.
Привести к равновесию генетические особенности малой группы и стабильность большой — вот в чем фокус. У какой-то удачливой стаи могут оказаться счастливые гены, дарованные им природой черты, которые позволят отражать вызовы, бросаемые вечно меняющимся миром. Они выстоят. Но если эти гены никогда не перейдут к другим шимпанзе, что тогда?
Небольшое число неродственных спариваний — и черта проникнет и в другие группы. Она просочится сквозь сито времени, ее унаследуют многие. Она распространится.
Следовательно, действительно полезно поддерживать тлеющую враждебность к чужакам, непосредственное ощущение их «неправильности». Не спаривайся с ними.
Так что маленькие группки держатся за присущие лишь им особенности, и некоторые процветают. Они выживают; большинство погибает. Эволюционные скачки происходят быстрее в малочисленных, изолированных сообществах, практически не контактирующих с другими. Они хранят свое генетическое имущество в одной небольшой корзине — в стае. Лишь иногда они спариваются с представителями другой стаи — зачастую используя насилие.
Цена непомерно высока: строгое предпочтение своего собственного крошечного жребия.
Они ненавидят толпы, незнакомцев, шум. Группы, насчитывающие меньше десятка членов, слишком уязвимы для болезней или хищников; пара потерь, и стая пропала. Чересчур много особей — и преимущества близкородственного спаривания теряются. Они неизменно верны своей группе, легко опознают друг друга в темноте по запаху, даже на больших расстояниях. У них много общих генов, и поэтому альтруизм в стае — обычное явление.
Они чтут героизм — ведь даже если герой погибает, его гены остаются у его родни и переходят к другим.
А если чужак вдруг пройдет проверку на внешность, поведение, запах, ласки — даже тогда культура усилит эффект. Незнакомцы с иным языком, или привычками, или осанкой покажутся отталкивающими. Все, что служит отличительными признаками группы, помогает поддерживать ненависть к другим.
Затем каждый малый генетический ансамбль путем естественного отбора вытеснит ненаследуемые различия — даже случайные, почти не связанные с выживанием… И так развивается культура. Так случилось и с людьми.
Многообразие и разнородность племенных взаимоотношений способствовали генетическому «разбавлению». Они прислушались к древнему зову отчужденного, настороженного племенного строя.
Леон-Япан неуютно поежился. В размышлениях Леона слово «они» означало как людей, так и шимпанзе. Описание подходило и тем и другим.
Вот где скрывался ключ. Люди приспособились к цивилизации, несмотряна их врожденное стремление к племенному обособлению, наследие шимпанзе. Это же чудо!
Но даже чудеса нуждаются в объяснении. Как могла цивилизация сохранять стабильность, опираясь на такие грубые существа, как люди?
Леон никогда раньше не рассматривал этот вопрос в таком ослепительном — и унижающем — свете.
И ответа у него не было.
Они шагали наперекор тупой, глубокой тревоге их шимпанзе.
Япан учуял какой-то запах, и взгляд его заметался по сторонам. С помощью полного набора успокаивающих мыслей и ловких трюков, которым он научился, Леон заставлял своего шимпанзе продолжать идти.
У Келли проблем было больше. Самке шимпанзе не нравилось взбираться на высокие, крутые склоны оврагов, пересекающих путь к горному хребту. Колючие кусты создавали преграду, и на то, чтобы их обогнуть, уходило много времени. На этой высоте фрукты встречались редко.
Плечи и руки Япана постоянно ныли. Шимпанзе передвигались на всех четырех, потому что их необычайно сильные конечности принимали на себя значительную часть массы тела. Умение передвигаться и по деревьям, и по земле приводит к тому, что не удается довести до совершенства ни того, ни другого. Шила и Япан кряхтели и хныкали от боли, гложущей их ступни, колени, кисти, плечи. Шимпанзе никогда не были хорошими путешественниками.