Научная фантастика. Ренессанс
Шрифт:
Он нащупал замки. Неумело отщелкнул их.
Тут лежал Леон Маттик, спокойный, с закрытыми глазами.
Аварийное управление, да. Его знакомили с ним на инструктаже.
Он пошарил по полированной стальной поверхности и нашел панель сбоку. Япан тупо уставился на ничего не значащие для него надписи, да и сам Леон читал с трудом. Буквы прыгали и сливались.
Он отыскал несколько кнопок и автоматическое регулирование. Пальцы Япана казались толстыми, неловкими. Потребовалось три попытки, чтобы запустить программу оживления. Огоньки на панели из зеленых
Вдруг Япан сел на каменный пол. Теперь бело-голубые мухи гудели повсюду, они вились вокруг его головы, они хотели ужалить его. Он втянул прохладный сухой воздух, бесплотный, не помогающий…
А потом, без всякого перехода, он уже смотрел в потолок. Лежа на спине. Лампы наверху потемнели, угасая. Потом они выключились.
Веки Леона распахнулись.
Программа восстановления все еще продолжала электростимуляцию мышц. Что ж, пусть прыгают, покалывают, зудят, пока он думает. Чувствует он себя хорошо. Даже не голоден, как обычно после погружения. Долго он пробыл на лоне дикой природы? По меньшей мере пять дней.
Леон сел. В аппаратной — никого. Очевидно, Рубен получил какой-то беззвучный сигнал тревоги, больше никого не взбудораживший. Это тоже указывает на то, что группа заговорщиков весьма мала — вероятно, в ней состоял только главспец.
Леон выбрался из своей камеры, трясясь как в ознобе. Чтобы освободиться, пришлось отцепить несколько питательных трубок и датчиков, но это оказалось проще простого.
Япан. Большое тело загромождало проход. Он опустился на колени и нащупал пульс. Слабый, прерывистый.
Но сначала — Келли. Ее камера стояла рядом с его, и Леон начал воскрешение. Жена выглядела отлично.
Рубен, должно быть, подсоединил к системе какой-то блок, чтобы никто из персонала по виду панели не понял, что тут что-то не так. Легенда проста — пара пожелала пережить по-настоящему долгое погружение. Рубен предупреждал их, но нет, они настояли… Вполне правдоподобно.
Веки Келли затрепетали. Он поцеловал ее. Она охнула.
Леон сделал знак шимпанзе: Тихо, и вернулся к Япану.
Кровь продолжала течь. Леон удивился, обнаружив, что уже не чувствует ее сильного пряного запаха. Как много потеряли люди!
Он стянул с себя рубашку и скрутил грубый жгут. По крайней мере, дышит Япан ровно. Келли уже готова была вылезти, и он помог ей отсоединить провода.
— Я пряталась на дереве, и вдруг — бац! — воскликнула она. — Какое облегчение. Как ты…
— Идем, — сказал он.
Когда они покинули комнату, Келли спросила:
— Кому мы можем доверять? Кто бы ни сделал это… — Она осеклась, увидев Рубена. — Ох.
Отчего-то выражение ее лица заставило Леона рассмеяться. Удивлялась его жена очень редко.
— Ты?
— Япан.
— Я никогда бы не поверила, что шимпанзе способен, способен…
— Сомневаюсь, что кто-нибудь так долго пребывал в погружении. Да еще и в таких стрессовых условиях. Вот и… ну… всплыло.
Он подобрал оружие Рубена и осмотрел механизм. Обычный пистолет с глушителем. Рубен не хотел разбудить всю станцию. Факт этот был многообещающим. Здесь наверняка есть люди, которые придут им на помощь. Он зашагал к зданию, где обитал персонал станции.
— Подожди, так что насчет Рубена?
— Я собираюсь разбудить врача.
Так они и сделали, но сперва Леон отвел доктора в аппаратную осмотреть Япана. Несколько стежков, бинты, уколы — и доктор сказал, что Япан поправится. Только после этого Леон показал ему тело человека.
Врач рассердился. Но у Леона была пушка. Все, что ему пришлось сделать, — это продемонстрировать оружие. Он ничего не сказал, просто повел пистолетом. Разговаривать не хотелось, и он сомневался, что когда-нибудь ему снова понравится болтать языком. Когда молчишь, лучше сосредоточиваешься, проникаешь в суть вещей. Погружаешься.
И в любом случае Рубен уже какое-то время был мертв.
Япан проделал отличную работу. Доктор лишь головой качал, разглядывая страшные повреждения.
Келли все время как-то странно на него посматривала. Леон не догадывался почему, пока не осознал, что ему и в голову не пришло вначале помочь Рубену. Япан был им, и это чувство он не мог объяснить.
Но он мгновенно понял Келли, захотевшую пойти к стене станции и позвать Шилу. И они вывели ее из дикой тьмы.
Год спустя, когда промышленный заговор был разоблачен и десятки людей предстали перед судом, они вернулись на Экскурсионную станцию.
Леон соскучился по валянию на солнце после года, проведенного перед глазками новостных телекамер и среди адвокатов. Келли устала не меньше его.
Но оба они немедленно записались на погружение и проводили в джунглях много часов. Япан и Шила приветствовали их возвращение чем-то похожим на радость.
Каждый год они будут возвращаться и жить в сознаниях шимпанзе. Каждый год они будут уезжать, успокоившись, можно даже сказать — наполнившись.
Анализ социоистории, сделанный Леоном, произвел настоящий переворот. В нем вся цивилизация моделировалась как «комплексная система адаптации». Базисом этих сложнейших уравнений стали условия, учитывающие первобытные мотивации группового поведения, конфликтующего с индивидуальными стремлениями, сформированными дикой природой тысячи веков назад. Теория была точной, разветвленной и оригинальной; труд Леона произвел сенсацию в социальных науках, которые наконец стали подчиняться количественному анализу.
Через пятнадцать лет его работа получила Нобелевскую премию и два и три десятых миллиона ново-долларов.
Леон и Келли много тратили на путешествия, особенно в Африку.
Давая интервью, Леон никогда не говорил о долгом переселении, через которое прошли они с Келли. И все же в своих технических документах и на публичных выступлениях он приводил шимпанзе в качестве примера умения приспосабливаться к сложным обстоятельствам. При этих словах на губах его расползалась долгая, медленная улыбка, глаза загадочно поблескивали, но дальше тему он уже не обсуждал.