Научная фантастика. Возрождение
Шрифт:
— Неудивительно, — ответил Кристиан.
— А вы?
— Я скоро тоже устану.
— Эти миры… Мне все время кажется, будто я видела их во сне, а не наяву.
— Наверное, дело в эмоциональной самозащите. Это не трусость, просто у психики есть свои пределы. Ты ведь разделяла с ними их боль. Знаешь, Лоринда, ты слишком добра, чтобы быть счастливой.
Она улыбнулась:
— Не ошибитесь. Если вы не готовы рухнуть прямо на месте, я тоже буду держаться.
— Черт возьми, нет.
Она достала из шкафа хрустальные бокалы, налила в них вина из графина, стоявшего на буфете, и сделала приглашающий жест. Портвейн был изумителен.
— Наверное, было бы глупо и претенциозно пытаться нащупать какие-либо закономерности, лишь начав исследование, — заговорила наконец она. — Мы ведь видели только тонкие срезы нескольких из огромного множества миров, при том что каждый реален не меньше, чем мы с вами. — Ее передернуло.
— У меня есть догадка, — медленно произнес Кристиан.
— Что?
— У меня интуитивное предчувствие. Зачем Гея все это делает? Не думаю, что она просто развлекается.
— Я тоже. И не верю, что она позволила бы происходить столь страшным вещам, если бы могла предотвратить их. Как может столь великий разум, столь великая душа, как у нее, не быть добра?
Так она считает, сказал себе Кристиан, но она ведь — частичное воплощение Геи. Конечно, он слишком хорошо знал Лоринду, чтобы сомневаться в ее честности. Но отсюда никак не следовало, что благие намерения питает сам узел Земли. Просто живая Лоринда Эшкрофт была славной женщиной.
Она сделала большой глоток и продолжила:
— Лично мне кажется, что она находится в том же положении, что и Бог, как его традиционно представляют люди. Будучи добра, она желает разделить свое существование с другими и потому создает их. Но было бы бессмысленно делать их марионетками или автоматами. Необходимо дать им сознание и свободу воли. Отсюда у них появляется способность грешить, чем они постоянно и занимаются.
— Почему она не сотворила их обладающими большей нравственной силой?
— Потому что предпочла, чтобы они были людьми. А кто мы есть, как не особый вид африканской обезьяны? — Тон Лоринды стал печальнее; она смотрела в бокал. — Особый, научившийся изготовлять инструменты, говорить на всяких языках и видеть сны. Но сны могут обернуться кошмарами.
Ни в Гее, ни в Альфе, подумал Кристиан, не таится древний зверь. Их человеческие элементы давно уже укрощены, преображены и растворены. Воскрешение и его, и Лоринды — почти уникальный случай.
Не желая ее огорчать, он стал очень осторожно подбирать слова:
— Твоя идея кажется мне осмысленной, но боюсь, что она оставляет незатронутыми несколько вопросов. Гея постоянно вмешивается в ход своих эмуляций. Об этом говорят амулеты. Когда события слишком отклоняются от задуманного, она изменяет условия. — А в конце концов и вовсе все отключает, подумал он, но вслух этих слов не произнес. — Зачем она проводит эксперименты? Лоринда вздрогнула:
— Чтобы… чтобы изучить наше странное племя? Он кивнул:
— Да, так мне и кажется. Ни ей, ни даже всему галактическому мозгу не под силу подсчитать по отправным условиям, чем закончится развитие какой-либо ситуации, в которой участвуют люди. Поведение человека хаотично. Однако и в хаотических системах присутствуют структурные элементы, сдержки, противовесы. Просмотрев огромный объем вариантов, можно обнаружить несколько глобальных законов и выяснить, какие направления лучше, какие хуже. — Он поболтал остатком портвейна в бокале. — Но с какой целью?
— И я. — Лоринда допила вино. — Знаете, я вдруг стала очень быстро уставать.
— Я тоже. Может, пойдем поспим до вечера? А потом закажем на ужин что-нибудь особенное, и в голове у нас прояснится.
Она на миг коснулась его руки:
— До вечера, мой милый друг.
Ночь была юная и нежная. Над садом светила полная луна. Вино улучшило их настроение, тоска отступила. Гравий на дорожке ритмично похрустывал под ногами — Кристиан и Лоринда танцевали, вместе напевая мелодию вальса. Потом, смеясь, сели у пруда, залитого светом. Рядом лежала гитара — Кристиан успел на миг надеть амулет и отдать ему нужную команду. Теперь он взял инструмент в руки. Никогда не видел он ничего прекраснее, чем лицо Лоринды в лунном сиянии. Он спел ей песню, которую сочинил давным-давно, когда был смертным человеком.
Задавайте ритм, танцоры:
Лета возвестим приход!
«Жизнь ценней, чем злата горы:
Трать легко и без разбору», —
Скрипка весело поет.
Срок весенний быстротечен,
Год промчится день за днем.
Пусть закон бесчеловечен,
Краткий миг увековечен
В танце буйном и шальном.
Нам ли ждать в смиренье кротком?
Наш удел — веселый пляс.
Сбрось тяжелые колодки,
Поцелуй меня, красотка!
Струны и ветра — за нас! [10]
10
Перевод С. Лихачевой
Потом она вдруг оказалась в его объятиях.
8
Там, где холмы над рекой были выше всего, на крутом склоне, деревья росли негусто. Калава направил шлюпку к берегу. Рабы, сидевшие на веслах, закряхтели от двойной нагрузки. Пот ручьями стекал по их тугим, обтянутым кожей мускулам: в этот день солнце пылало в небе, лишь наполовину затянутом облаками. Вот днище шкрябнуло о песчаную отмель.
Калава велел двум матросам оставаться стеречь лодку и гребцов, а сам с четырьмя другими и Ильянди спрыгнул на мелководье, выбрался на сухое место и стал карабкаться вверх по склону.
Лезть пришлось долго, но зато с гребня открывался такой вид, что у Ильянди пресеклось дыхание, а кто-то из моряков восхищенно выругался. С северной стороны земля уходила из-под ног еще обрывистее, так что они смотрели сверху на кроны деревьев, что росли у подножия гряды. Вдаль тянулась равнина, покрытая где зеленым, где бурым. Ее пересекала река — вода блестела, как обнаженный клинок, — текшая от дальних холмов, едва видимых в дымке, и иззубренной стены гор за ними. В вышине парили два мечекрыла — стерегли добычу. Могучие облака были пронизаны лучами света, и оттого в их белизне шевелились тени. Воздух здесь был почему-то прохладнее, а запах трав взывал к мыслям о благословенном.