Научный баттл, или Битва престолов: как гуманитарии и математики не поделили мир

Брокшмидт Анника

В такой теории, разумеется, не было места изменениям, которые ожидают живых существ в процессе развития. И уж конечно, обезьяны не имели никакого отношения к человеку: Господь, верили они, создал жизнь во всем многообразии лишь однажды, и с тех пор люди, животные, растения и прочие жили бок о бок. И вот настал век Просвещения, и всемогущий Творец постепенно был вытеснен из солидных научных теорий. Французский биолог Жан-Батист Ламарк (1744–1829) отважился сделать первый шаг в этом направлении и опубликовал книгу («Философия зоологии»), в которой обобщил свою новую теорию. Он отстаивал принцип так называемого мягкого наследования: живое существо, объяснял он, получает определенный опыт и меняется благодаря ему, и эти изменения передаются его

потомкам. Так могут развиваться даже более сложные формы жизни. Человек, самое сложное существо из всех живущих, должен в этом случае существовать на Земле дольше других. А шея жирафа, следовательно, стала такой длинной, поскольку ему свойственно тянуться к самым высоким зеленым побегам: из-за прилива «нервной жидкости» шея удлинялась. Хотя теория и была неверна, Ламарк сдвинул дело с мертвой точки. Впрочем, его идеи относительно видов, семейств и отрядов были вполне традиционны: человеческий род стоит особняком от всех прочих, никакой связи не может быть между людьми, обезьянами, кошками и водорослями. В число заблуждений попадает также теория Этьена Жоффруа Сент-Илера, которую он представил одновременно с Ламарковой: он предположил, что в природе нагнетается своего рода эволюционное давление. Так же, как от сильного нажатия лопается воздушный шар, вследствие эволюционного нажима из рептилий могут спонтанно возникнуть птицы.

Пока на родине процветают подобные теории, Чарльз Дарвин отправляется в большое плавание. На корабле «Бигль» [17] – военно-морское ведомство Великобритании тогда часто присваивало кораблям имена животных – он держит путь к берегам Южной Америки, которые на тот момент были еще плохо изучены. Позже Дарвин напишет, что это плаванье стало важнейшим событием в его биографии ученого. Совершенно очевидно, что на корабле он не испытывал никаких ограничений, хотя бы в отношении размеров багажа или его содержания. Домой из путешествия он доставил 770 дневников, более 1500 заспиртованных представителей различных видов, почти 4000 образцов кожных покровов, меха, костей, а также растений. Птиц, которых Дарвин привез с Галапагосских островов, он отдал орнитологу Джону Гульду и забыл о них на какое-то время. Гульд, изучив образцы, сделал некоторые выводы, которые позже настороженно прочел Дарвин: оказалось, что невозможно провести видовые различия между всеми представленными пернатыми. Но ведь если четких границ между ними не существовало, не могло ли статься, что одни виды преобразовались в другие? Однако натуралист не торопился излагать свои взгляды на бумаге. С момента его возвращения в Англию прошло уже 23 года, когда наконец из печати вышел его фундаментальный труд «О происхождении видов», заложивший основы эволюционной биологии. Это произошло в 1859 году. Дарвин выдвинул пять основных положений: живые существа изменяются с течением времени, происходят от одного общего предка, меняются постепенно, маленькими шагами, образуют виды и подвергаются естественному отбору. В книге, которая вышла на двенадцать лет позже, Дарвин включил человека в число этих живых существ. И так стало ясно, что люди родственны не только друг другу, но также зверям и растениям, а в фундаментальном смысле также всем прочим формам жизни, в том числе грибам и страменопилам, или разножгутиковым организмам – таким, как бурые водоросли, бактерии и простейшие. Это было огромным потрясением, ведь оказалось, что в человеке хранятся следы абсолютно всего живого вокруг, то есть его семья в разы больше, чем принято было считать. Причем количество родственников увеличилось не посредством брака, а благодаря сосредоточенному и осознанному наблюдению за живой природой.

17

В переводе с английского – гончая, бигль.

Незадолго до того как Дарвин опубликовал «Происхождение видов», один монах начал выращивать

горох в своем монастыре в местечке Вражне в Силезии. Он уже дважды провалил экзамен на звание учителя, а потому не мог преподавать ни биологии, ни физики. И Грегор Мендель сосредоточился на горохе. Когда он пытался получить право на преподавание во второй раз, экзаменатор отказался верить в то, что размножение происходит за счет соединения спермы мужчины и яйцеклетки женщины. Меж тем экзаменуемый был в этом совершенно убежден. И вот он высадил 10 000 женских и мужских растений, наблюдал за их особенностями, а затем проводил тщательный математический анализ. Если потомки этих растений обнаружат признаки и отца и матери, это будет лучшим подтверждением его гипотезы. Если же налицо будут только женские или только мужские признаки, то прав окажется его экзаменатор. И победу отпраздновал Мендель. Он смог выделить у растений такие свойства, которые наблюдались регулярно, не важно, были ли они унаследованы от отца или от матери – так называемые доминантные признаки. Благодаря педантичной манере своих исследований он мог с высокой точностью установить вероятность наследования тех или иных признаков. Мы, люди, конечно, никакие не сортовые горошины, какие были в распоряжении Менделя. Но все же если у обоих родителей карие глаза, маловероятно, что их дети взглянут на мир голубыми глазами. И ученый смог найти тому объяснение.

Теории Дарвина и Менделя великолепно дополняли друг друга: одна объясняла, как наследуются признаки при размножении, а другая – что происходило на протяжении нескольких поколений. Но в отличие от популярнейшего автора Дарвина, Мендель был всего лишь силезским монахом без права преподавать. Он выступил с докладом о своей работе в естественнонаучном обществе в Брно, а позже написал статью, которая была опубликована в журнале того же общества. И только через пятнадцать лет после смерти автора эта статья снова попала на глаза другим биологам, которые проводили такие же исследования, пришли к таким же результатам и вынуждены были признать, что обо всем этом уже сказал Мендель. Мендель же, отчаянный монах, сделал перевернувшее науку открытие, только высеяв простой горох.

Но ни Мендель, ни Дарвин не могли предсказать, что бананы окажутся нашими близкими родственниками. И только исследование двух бунтарей и аспирантов Кембриджа, Фрэнсиса Крика и Джеймса Уотсона, позволило установить, сколько крови Чингисхана течет в нас, и вообще – являются ли наши родители теми, за кого себя выдают. А на пороге великого открытия 1953 года Крик был прежде всего известен как никчемный болтун: «Все свои 35 лет Френсис только и знал, что болтать без остановки, и ровным счетом ничего путного не выходило из его болтовни», – рассказывал глава его лаборатории. Проработав в военно-морском флоте несколько лет, он взялся за изучение биологии и попытался попасть в легендарную Кавендишскую лабораторию при Кембриджском университете для подготовки диссертации. Его будущий напарник Джеймс Уотсон, напротив, уже в школьные годы отличался выдающимися способностями. Он выиграл в популярной радиовикторине Quiz Kids и поступил в Чикагский университет на факультет зоологии. Однако ему пришлось всеми способами увиливать от занятий по химии и физики. Он хотел заниматься птицами и только ими. Когда два аспиранта встретились и познакомились в Кавендишской лаборатории, их сразила научная любовь с первого взгляда. Нельзя было сказать, что хоть кто-то из них блестяще разбирался в предмете, но оба они были готовы много и тяжело работать. Они нацелились на Нобелевскую премию и уже знали, что должны продемонстрировать – ДНК. Оба они были уверены, что это важный кирпичик жизни, и сообща они собирались выяснить, как устроена эта молекула. Они никогда не ставили экспериментов самостоятельно, а полагались на структурный анализ, который провели их лондонские коллеги Розалинд Франклин и Морис Уилкинс, – а также на небольшие дозы LSD

Конец ознакомительного фрагмента.