Науфрагум: Под саваном Авроры - Том второй
Шрифт:
– Тут ты права. Едем дальше. Что же нам еще остается?
Щелкнул переключатель стартера и горячий дизель запустился с пол-оборота, заставив корпус танка задрожать. Правда, теперь урчание казалось привычным и почти успокаивающим. Я зажал тормоз, развернул танк на месте и всмотрелся в мокрый пейзаж.
– Вон, кажется, другая колея идет правее. Наверняка выходит на магистральные пути. Поедем туда, чтобы не возвращаться.
Все оказалось не так просто. Железнодорожная колея неожиданно еще раз раздвоилась и выбранная мной правая ветка вдруг вывела нас на другую обширную пустошь,
– Тупик?
– поинтересовалась Алиса, дыша мне в ухо.
– Нет, до магистральной ветки уже рукой подать. Думаю, она вон за тем перелеском. Проедем тут, заодно и на ветряки поглядим. Вернемся, в крайнем случае, - не слишком уверенно сказал я.
– Ох, завезешь ты нас неизвестно куда.
Танк снова затарахтел по прогнившим, ушедшим в землю шпалам. Поглядывая направо, я вдруг рассмотрел, что рядом с застекленным геодезиком прячется еще один скромный домик. За ним скучились несколько сараев и коровников с замшелыми тесовыми крышами, лужа, где застыли, опустив носы, с полдюжины гусей, потом выгон, огороженный неровными жердинами. Еще дальше, на опушке березнячка, сиротливо мокли несколько крестов.
На шум мотора и лязг гусениц из низкой двери появилась пожилая женщина, в цилиндрическом платке-намитке с двумя хвостами, вытирающая руки расшитым полотенцем. За ее юбку цеплялись две маленькие девочки. Наверное, крестьянка ждала кого-то другого, потому что сначала приложила руку к глазам, всматриваясь, и даже, было, помахала нам. Но, когда танк подкатился ближе, на ее лице появился испуг.
– Слушай, останови-ка, быстренько, - затеребила меня Алиса.
– Пойду, хоть дорогу спрошу.
В самом деле, не успел танк замереть, раскачиваясь на рессорах, как рыжая выбралась через люк пулеметной башни, легко спрыгнула на землю и, улыбаясь, направилась к остолбеневшей крестьянке. Бродившие по палисаднику куры брызнули в разные стороны.
– Здравствуйте, тетенька!
– бодро начала Алиса. "Тетенька" - это она польстила, скорее, все же, "бабушка". Женщине было лет пятьдесят, но тяжелая крестьянская жизнь уже сгорбила ее спину, иссекла морщинами лицо и искривила пальцы.
– Мы тут мимо едем, и заблудились немножко. Подскажите, как на большую железную дорогу отсюда выбраться?
Та подслеповато прищурилась. Но, видимо, Алиса не выглядела слишком угрожающей, поэтому крестьянка перестала пятиться и заталкивать обратно в дверь хаты любопытно поблескивающих глазенками малышек и отряхнула испачканные мукой рукава.
– Обратно вам надыть повертаться, красавица. Там за рощей мостик размыло, не проехать вам. Сын-то сено возил трактором в позатом году, так ить едва не провалился, да прям в воду. Вертайтесь, красавица, вертайтесь.
Втянув носом воздух, Алиса вдруг напряглась и сделала стойку, как охотничья борзая. Что это она? Я высунулся подальше и тут носа моего коснулся невероятный, божественный запах свежеиспеченного хлеба.
– Это... знаете...
– я прямо слышал, как у подруги детства в голове жужжат и крутятся колесики, отвечающие за непринужденную светскую беседу.
– Понимаете... давно едем, в горле пересохло... можно у вас водички попросить напиться?
..."И так есть хочется, аж переночевать негде" - классика. Я и не думал, что Алиса запомнила те сказки про удалого солдата, что нам рассказывала нянька ее младшего братца. Умница, молодчинка. Всегда знал, что если ее прищемить, то лень и жеманство слетают, и рыжая становится шустрой и позитивной.
– А кто ж вы такие будете сами?
– подозрительно прищурилась бабушка.
– Вообще-то мы из другой страны... ну, из соседней. Учимся там в школе. И так вышло, что мы потерялись, а потом... потом заблудились. Хорошо, что нашли вот эту штуку на гусеницах, едем, домой пробираемся. Но ехать еще далеко, а мы устали все, замерзли и проголодались страшно...
Я выглянул из будки и проиллюстрировал ее рассказ заискивающей улыбкой. Принцесса и Брунгильда, высунувшись из открытых башенных люков, тоже вежливо поздоровались.
– То-то я гляжу, говор-то не наш, - заметила бабушка.
– И молоденьки, да девки одне... кто ж вас отпустил-то одних из дому? Родители-то, поди, теперь убиваются?
– Убиваются, убиваются, - закивала Алиса и добавила жалостно, - ...уж не знаем, сумеем ли выбраться, животики подвело...
– Дак вы что ль голодные, сердешные мои?
– догадалась крестьянка.
– Да!
– едва сдерживая восторг, пропищала Алиса.
– Два дня маковой росинки во рту не было...
– Ой-ой, лихо вам, лишенько!..
– сочувственно пригорюнилась хозяйка. И замолчала почему-то.
Алиса, выжидательно глядя на нее, помялась, повертела ножкой. Потом намекнула еще разок:
– До чего же пахнет вкусно...
– Печево-то? На неделю напекла, да и дочка с деревни внучку пришлет - сама не умеет, нет. "У баушки Вадомы, грит, лучшей всех хлебушек, вот те крест".
Нетрудно было догадаться, что рот Алисы наполнился голодной слюной - просто потому, что со мной случилось то же самое. Рядом кто-то гулко сглотнул.
Но вот беда, хозяйка никак не желала понимать намеков. А может быть... может быть, сама на что-то намекает?..
Я выбрался из люка, подошел и поклонился.
– День добрый, ба... тетенька. Мы голодные - страшно, а от такого аромата заворот кишок может случиться. Менять нам особенно не на что, но... не дадите ли нам хлеба?
Хозяйка грустно покачала головой.
– Ах, сердешный, да ведь муки-то - по донышку скребу. Внучек кормить надоть, а кто вдове поможет? Мой-то уж десятый годок, как помре, да и Грекула, единого сынка-кормильца по весне дикий зверь загрыз, а невестка родильной горячкой преставилась - вот ведь горе-злосчастье! Дочка замужем в деревне, да зятюшка - никудышник, хоть бы гвоздь пришел забить. Картошка поспела, пора копать, а сил нет, да и хребет ломит - беда...