Наука любви
Шрифт:
— Это довольно примитивные стихи. Вряд ли они сравнятся с творениями Вордсворта или Шекспира.
— Но в самых простых вещах часто кроется истина.
Черт побери! Грей знал, что загоняет себя в угол. Если он откажется читать, будет выглядеть еще глупее. Он сделал вид, что готовится, откашливаясь, а затем, сосредоточенно глядя на ущелье, стал читать:
Я шел по суровой стране, где земля выжженная и красная, Каучуковые деревья были как белые призраки, Песчаные дюны окаймляли русло реки, И весь день я молился о благоприятной ночи. Я слышал, что моя страна поет вместе со мной О том, что скалы и деревья прекрасны, как грезы...Грей сделал паузу и понял, что Холли вопросительно на него смотрит.
— Извини... — Он чувствовал, как горит его лицо. Почему, черт возьми, он решил читать стихи?
— Не извиняйся. Мне понравилось, Грей.
Он пожал плечами и снова отвел взгляд, посмотрев в ущелье, где у водопоя спокойно паслись чернохвостые кенгуру-валлаби.
— Когда ты выучил это стихотворение? — спросила она с требовательностью учителя.
Грей пожал плечами:
— Не помню.
— Кто его написал?
Он покраснел сильнее и ответил резко, не глядя на нее:
— Эту ерунду я сочинил.
Он услышал, как она удивленно вздохнула:
— Это ты написал?
— Да. Ничего особенного.
— Но... когда же ты написал это стихотворение?
Он снова пожал плечами:
— Много лет назад. Я не могу вспомнить. Я сидел у костра. Здесь. Один. — Несомненно, его лицо сейчас малинового цвета. Он встал и взял рюкзак, желая прекратить эту беседу.
— Грей, пожалуйста, не смущайся, но ты написал красивое стихотворение. Я действительно нахожусь под впечатлением.
— Спасибо.
— Разве Челси оно не понравилось?
Челси? Он вздохнул, потом уставился на темно-синее небо и темно-красные утесы.
— Я читал ей свои стихи всего один раз, но она восприняла это как очередной повод завести разговор о том, что я должен продать крупный рогатый скот и переехать в город. Она хотела, чтобы мы оба занимались искусством. Она стала бы хореографом в Сиднее, а я поэтом.
— Это не очень... практичное решение.
— Она была убеждена, что я буду иметь большой успех. Она всегда искала мне какое-нибудь занятие, чтобы я не занимался разведением скота.
Холли никак не комментировала его слова, но нахмурилась, а затем, как если бы ей в голову пришла замечательная идея, достала из своего рюкзака блокнот.
— Я хотела бы записать твое стихотворение.
— Зачем? — с подозрением проворчал Грей, все еще размышляя о Челси.
— Затем, что оно замечательное. Мне очень нравится. Я хочу иметь возможность прочесть его позже, когда вернусь в Америку. — Она уже приготовилась записывать стихи, открыв блокнотик на пустой странице и держа наготове шариковую ручку.
Грей заставил себя успокоиться. Просьба Холли не таит никакой угрозы. Он начал читать стихотворение снова...
— Сказочные строки, — сказала она, когда он закончил. — Спасибо. — Она говорила страстно, ее щеки пылали, а темные глаза блестели, когда она убирала блокнот в рюкзак.
— Не за что.
— Теперь, когда я записала стихотворение, мои впечатления от поездки в ущелье стали еще совершеннее.
Грей был несказанно рад слышать такое, но решил не показывать ей своих эмоций. С каменным выражением лица он произнес:
— Итак... Ты хотела бы спуститься на дно?
— Конечно! — Холли вскочила на ноги и взяла его за руку с почти детским доверием. — Веди меня.
Лучи полуденного солнца проникали в глубь ущелья, нагревая широкий скалистый выступ, на котором Грей и Холли расположились на пикник. Им предстояло лакомиться куриными яйцами, салатом, домашним хлебом, фруктовым пирогом и апельсинами.
Холли наклонилась, опуская пальцы в воду, которая была такой прозрачной, что можно было увидеть крошечных серебристых рыбок на песчаном дне.
Грей разжигал костер, чтобы приготовить чай.
— Вода холодная?
— Холодная, но не слишком, — сказала она.
— Мы могли бы поплавать, если ты не боишься крокодилов.
— Ну конечно, я боюсь крокодилов. Кто их не боится? — Увидев его улыбку, она поняла, что он ее дразнит.
Она сидела и наблюдала за его работой, обращая внимание на его гладкую загорелую кожу на шее и влажный от пота воротник хлопчатобумажной рубашки, на его широкие плечи и длинные пальцы, восхищаясь тем, как он ловко разжигает костер.
— Чай будет готов через несколько минут. — Голос Грея прорвался через пелену ее размышлений. — Мы можем приступать к еде.
К собственному удивлению, Холли обнаружила, что проголодалась. Какое-то время оба молчали, и она была совсем не против того, чтобы принимать пищу в тишине, но внезапно Грей заговорил:
— Так почему ты решила стать учителем?
— О, это просто, — сказала она. — Меня вдохновила моя учительница в четвертом классе, мисс Портер. Она была прекрасным и добрым человеком. И она сумела увлечь весь наш класс чтением.
Грей медленно кивнул, глядя на нее из-под темных бровей.
— Я начинала как обычный школьный учитель в Вермонте, — объяснила Холли. — Несколько лет меня устраивала такая работа, но всякий раз, когда я находилась в классе, я чувствовала, как меня зовут книги, поэтому решила получить дополнительную квалификацию, чтобы иметь возможность руководить школьной библиотекой. Вот тогда я и переехала в Нью-Йорк.
— И ты уехала от своего парня.
— Да. — Холли ждала знакомого неприятного волнения при упоминании о Брандоне. Однако мысли о нем уже не вызвали в ее душе прежних сильных переживаний.