Наука умирать
Шрифт:
Марковцы ворвались на станцию, и лучшим их трофеем оказалась походная кухня с борщом. Два котла были Мгновенно опустошены. Измученные боем офицеры устраивались на ночлег где попало.
Генералы во главе с Корниловым выехали на высоту, где был наблюдательный пункт Миончинского. И без биноклей хорошо были видны бронепоезд и эшелоны красных, отходящие к станице Платнировской.
— Поздравляю с победой, ваше превосходительство, — оказал Деникин.
— Они отступают в полном порядке, — сказал Корнилов. — Мы их не разбили. По данным разведки, у Сорокина более 10 тысяч бойцов. Приезжайте в штаб: будем решать, что делать.
Корнилов со свитой уехал, а генералы продолжали обсуждать прошедший бой. Марков молчал. Он всё отчётливее понимал, что наступает перелом — начинается другая война. Чей-то разговор, доносившийся сзади, только подтверждал его выводы.
— Ну и дрались сегодня большевики!
— Ничего удивительного — ведь русские...
Подъехал к Деникину — и тот о том же:
— Сергей Леонидович, а этот Сорокин соображает в военном деле. Его бы к вам в Академию — глядишь, хороший русский генерал получился бы.
— У меня в полку 30 убитых и почти 100 раненых.
— Во всей армии — 400, — сказал Деникин. — Заезжайте вечером в штаб — обсудим план дальнейших действий.
— Для моего полка план может быть только один — отдых.
Артиллеристам было не до сна — разбирали трофеи. В вагонах нашли почти 600 снарядов и медикаменты. Миончинский послал прапорщика Ларионова в обоз — найти лишнюю повозку и зайти в лазарет, чтобы поехали за лекарствами на станцию. Не всех убитых ещё убрали — на дороге попадались трупы. Ларионов заметил вдруг шевелящегося обочь дороги офицера. Нагнулся — раненый капитан.
— Прапорщик, есть у вас револьвер? — простонал раненый. — Дайте.
— Зачем? Красных мы прогнали. Я сейчас пришлю за вами сестру.
— Я ранен в обе ноги, считай, что полутруп. Не хочу отягчать своим присутствием и без того тяжёлое положение. Дайте револьвер.
Поколебался Виктор, подумал, но достал из кобуры наган, проверил патрон и подал капитану.
— Не уходи далеко. Я сейчас.
Ларионов отвернулся и только теперь заметил, что ночь другая — без единой звезды.
Хлопнул выстрел. Прапорщик наклонился над телом капитана, взял револьвер, выпавший из мёртвой руки, перекрестился...
Коля Курашов вечером прибежал к Макарову. Родичев и Тимановский уже укладывались спать.
— Сергей Леонидович, — предложил юнкер. — Давайте я переоденусь и пойду в Платнировскую. Разведаю, что там у красных.
— Коля, ваш Юнкерский батальон, кажется, в бою сегодня был. Ты что? Совсем не устал?
— Нет. Мы простояли целую вечность, пока бронепоезд не прогнали. К нам Корнилов подъехал. Прямо вдоль цепи ехал и говорил: «Я очень доволен, что в этом бою на ответственном участке участвует Юнкерский батальон», потом скомандовал: «В атаку!» Я самый первый бежал до самой окраины станицы и стрелял. Одного уложил — он так и ткнулся носом в землю, потом ещё одного...
Стало понятно, зачем пришёл юнкер, усталый после боя.
— Нет, Коля. Не надо идти в разведку. Завтра боя не будет. Я был у Корнилова — завтра днёвка.
В штабной избе окна завешены, в углу — знамя, на стене карты. Судьбу армии решали трое: Корнилов, Деникин, Романовский. В руках у Корнилова смятая газетка — нашли в окопах. На первой странице — описание встречи делегатов Екатеринодарского Совета с передовым отрядом Красных войск Автономова, вошедших в город. «Не могли говорить от волнения... Со слезами на глазах обнимали друг друга...» Корнилов отбросил газетку, посмотрел на обоих помощников, спросил:
— Надо ли продолжать наступление на Екатеринодар, когда мы теперь точно знаем, что город взят красными в неизвестно, куда отступили добровольцы Покровского?
— Надо продолжать, — сказал Деникин. — Осталось Всего два-три перехода. Гипноз Екатеринодара весьма вейте среди наших добровольцев. Разочарование может губительно отразиться на боевом духе войск. Необходимо продолжать выполнение раз поставленной задачи. Продолжать во что бы то ни стало. Тем более, армия давно находится в положении стратегического окружения, я выход из него определяется не столько тем или иным «вправлением, сколько разгромом главных сил противятся. При этом надо иметь в виду, что решительная победа над противником повлечёт за собою его политическое падение. А наши войска сейчас внушают неограниченное доверие.
— По-видимому, и вы, Иван Павлович, придерживаетесь такого же мнения?
Романовский подтвердил своё согласие с Деникиным.
— И я с вами согласен, — сказал Корнилов. — Но вы говорили с Марковым и Неженцевым ?
— Нет.
— Они были сегодня у меня с докладом о состоянии полков. Большие потери, большая убыль, крайнее утомление — физическое и особенно моральное. Видите ли, некоторые тревожные симптомы проявились ещё во вчерашнем бою и тем более в сегодняшнем. Командиры полков считают необходимым дать людям некоторый отдых от этого ежедневного крайнего нравственного напряжения, от боя, от разрастания нашего кошмарного лазарета, хотят постоять на месте и не чувствовать себя вечно окружёнными. Если бы Екатеринодар держался, тогда бы не было двух решений. Но теперь рисковать нельзя. Мы пойдём за Кубань и там в спокойной обстановке, в горных станицах и черкесских аулах, отдохнём, устроимся и дождёмся более благоприятных обстоятельств.
Было принято решение: день 18 марта отдыхать, а в сумерках выступить в поход, в направлении, неожиданном для противника: на юго-восток, к станице Усть-Лабской, к берегам Кубани.
День выдался как раз для отдыха — пасмурный, прохладный, пронизанный серо-голубым светом облаков. Марков прогуливался по станице с генерал-майором Плющевским-Плющиком [31] . Они с разницей в год оканчивали Константиновское и Академию, оба восхищались решением Корнилова повернуть армию на юг.
31
Плющевский-Плющик Юрий Николаевич (1877-1926) — 2-й генерал-квартирмейстер штаба Верховного главнокомандующего. В Добровольческой армии с декабря 1917 г. генерал-квартирмейстер штаба армии, затем штаба ВСЮР. В эмиграции с марта 1920 года. Умер в Париже.
— Это можно сделать лишь с такой армией, как наша, — сказал Марков. — Имея в тылу втрое превосходящего противника, атаковать с фронта тоже превосходящего, да ещё брать такую водную преграду. Ведь мост через Кубань могут взорвать.
— Корнилов и рассчитывает на то, что у нас не солдаты, а офицеры, и каждый — профессионал в военном деле с опытом большой войны.
Станица затихла, опустела, сонные офицеры помогали хозяйкам с дровами, с водой, с приготовлением обеда, бродили по улицам в поисках выпивки. Некоторые прогуливались с казачками.