Наука умирать
Шрифт:
— Вперёд! Ура! За Россию!
Офицеры подхватили его порыв, и огонь красных прекратился так же внезапно, как и начался. Они бежали к лесу, темнеющему невдалеке. Офицеры прыгали в окопы, находили трофеи, нехитрые, но необходимые: ведра с водой, банки с мёдом, круглые буханки.
Подошёл Тимановский, пыхая неизменной трубкой.
— Этот лес называется Княжеский, — сказал он. — Бой выиграли вы, Сергей Леонидович.
— Мы, — поправил его Марков. — Впрочем, противник слабый — это не войска, а неорганизованные большевики — иногородние с хуторов.
— Теперь наши отдохнут немного, подкрепятся.
— Именно немного. Господа офицеры, не задерживайтесь! Слышите справа огонь? Надо идти выручать. Степаныч, я возьму 4-ю роту, а ты здесь держись. В лес углубляться не надо.
Пошли по мокрому полю. Ноги утопали в мягкой скользкой земле. Командовал ротой Дударев.
— Ну что, моряк, где твой грузовик?
— Тащил на волах, но бросил — всё равно керосин негде взять.
— Меня сразу надо слушать.
В мелколесье, ещё не зазеленевшем, прятался хуторок. Мокрые плетни, мокрые хаты, ни одного человека. От их армии прячутся в лесах. Слышнее загромыхали выстрелы. Цепь Партизанского полка лежала на окраине хутора. Посреди цепи кто-то стоял во весь рост и смотрел в бинокль. Марков, Дударев, ещё несколько офицеров подошли к нему. Вокруг посвистывали пули.
— Где красные? — спросил Марков наблюдающего в бинокль.
— Под вашим носом, — ответил тот. — До них и сотни шагов нет. Вон они накапливаются за валом и сейчас пойдут в атаку.
Человек опустил бинокль и обернулся. Марков узнал Корнилова. Пули засвистели гуще — красные заметили группу. Некоторые офицеры залегли. Биркин оказался рядом с Корниловым и потянул генерала за полу шинели, чтобы и тот опустился на землю, но командующий резко отмахнулся и снова взялся за бинокль. Ногой оттолкнул руку Биркина.
— Небось не убьют! — сказал он так, чтобы все слышали. — Ещё пора не пришла. Смотри!
Впереди показалась цепь красных. Офицеры открыли огонь из винтовок и пулемётов, и атака противника закончилась, не начавшись. Они исчезли в лесу.
Офицеры окружили Корнилова, слушая его краткие высказывания о ходе боевых действий.
— Наш манёвр удался, — говорил генерал. — Теперь главная задача: соединиться с кубанцами.
— Наша разведка ещё их не нашла? — спросил Марков.
— Пока нет. Пойдём в аулы Шенжий, Готлукай. Наши кубанцы должны быть там.
— А на Екатеринодар, ваше превосходительство? — спросил высокий красивый капитан-корниловец.
Разбойничий свист шальной пули — и капитан, схватившись за перевязь-патронташ в том месте, где сердце, упал навзничь. Разговор прервался. Все стояли, виновато глядя в землю, вздыхали, снимали фуражки.
— Ну и судьба, — сказал Корнилов, безнадёжно махнув рукой.
Мушкаев не намеревался работать с красным Линьковым, — да и такой ли уж он красный? — не хотел возвращаться и к самому храброму генералу — да такой ли уж он храбрый? Вместе прятались под мостом. Не нужны Мушкаеву ни красные, ни белые. Плохо, что он почему-то нужен то тем, то другим. А у самого Василия Павловича свои собственные планы.
К вечеру на город обрушился холодный дождь и поднялся сильный ветер, злобно раскачивающий ледяные струи, хлещущий по лицу. Несмотря на это, в общежитие Мушкаев не пошёл, а решил спрятаться от непогоды на Черноморском вокзале. Здесь, в толпе, галдящей и суетящейся в полумраке под редкими лампочками, вдруг объявился красногвардейский патруль — трое с винтовками, один, старший — с маузером. Наверное, тоже прятались от дождя, но не забывали и своё ответственное дело — проверяли документы. Не у всех, а как раз у таких, как Мушкаев: полувоенная или военная одежда, боевой возраст, городские лица. Он предъявил ростовский документ с подписью Сиверса.
— A-а!.. Бывший офицерик, — удовлетворённо констатировал старший. — Тебя-то нам и надо.
— Но я же служу в красном отряде ещё с осени. Из Ростова был...
— Отставить болтать. Руки назад. Оружие есть? Марш на выход. Там разберутся, какого ты цвета.
Повели его к выходу на площадь.
— Переждём дождь, Внуков, — предложил один из патрульных. — А то промокнем до нитки.
— Переждём. Доставай папиросы.
— Товарищи, я живу в общежитии красной гвардии. Можете проверить.
— Молчи, — перебил его старший, — в Чека разберутся.
Дождь вскоре перестал, и Мушкаева и с ним ещё одного задержанного незнакомца в шинели и солдатской шапке повели к центру.
Мушкаев пал духом — знал, что такое Чека. Пытался понять, кто его выдал. Линьков? Или корниловцы? Марков и Плющик предупреждали, что могут сообщить чекистам о нём как о белом разведчике, если попытается переметнуться или исчезнуть, а он ещё не дал им весть через посыльного, прятавшегося на конспиративной квартире. Туда же нельзя было идти. Он не виноват. А зачем Линькову выдавать его?
Недалеко от вокзала находилось это страшное здание. Задержанного ввели в комнату на первом этаже. За столом с настольной лампой сидел матрос в бушлате; из-под расстёгнутой рубахи — полосатая тельняшка.
— Кого привёл, Внуков? — спросил матрос.
— Тот самый Мушкаев. Вот его документы. Оружия не было.
— Товарищ начальник, я же работал в штабе Сиверса...
— Отставить разговорчики. Ты Мушкаев — вот тебя и на мушку. В ту камеру его. И с первой партией. Следующего давай.
В камере без окон, тускло освещённой маленькой лампочкой, болтающейся под потолком, метался молодой человек, небритый, с растрёпанными русыми волосами, в офицерской шинели нараспашку. Когда их заперли, сразу кинулся к Мушкаеву.
— Вы тоже офицер? Нас сейчас расстреляют! За что? Я воевал на Кавказском фронте. Поручик Савёлов. В Тифлисе жил у друзей, а теперь собрался домой в Москву. Схватили, привели сюда и убьют ни за что... И вас тоже. Какие-то дикие непонимающие люди. Я же не против народа, не против красных. Ехал домой...