Наука умирать

Рынкевич Владимир Петрович

— Да, — подтвердил Мушкаев. — Он наступает с той стороны.

— Предлагает договариваться, а сам бьёт, — сказал Марков, критически вглядываясь в красных делегатов. — А Сорокин?

Второй и следующие прогремели дальше.

— Сорокин на этом берегу, — ответил Мушкаев.

— Я спрашиваю, какую позицию занимает Сорокин по поводу предлагаемых переговоров?

— С нами говорил Автономов, — сказал Линьков, — но по всему было видно, что Сорокин с ним согласен.

Разрывы вновь приблизились. Задрожали стекла.

— Моё дело — бить красных, — сказал Марков. —

Вопрос о переговорах будет решать наш командующий, вряд ли он согласится. Может быть, Антон Иванович Деникин выскажется за переговоры, но не уверен. Сейчас на мне некогда с вами беседовать — идёт бой. Степаныч, выйди, проверь обстановку. Какой-то шум. Неужели мост взорвали? Опять юнкерам тонуть? Если что, вызывай меня. Я здесь быстро закончу. Почему вы, господа, пришли к нам, а не связались с Покровским? Его отряд ближе к городу.

— Корнилов и Покровский — несравнимые величины, — объяснил Линьков. — Покровский — случайный человек. Военный лётчик. Капитан.

— Что же это всё-таки за шум? — опять удивился Марков и поднялся из-за стола.

Артиллерийский обстрел прекратился, и ясно услышались дружные радостные крики «Ура!».

Офицер охраны ввёл в комнату артиллерийского прапорщика Брянцева. Тот, радостно улыбаясь, воскликнул:

— Ваше превосходительство! Господа! Победа! Наши патрули встретились с войсками Покровского! Красные прекратили бой и отошли! Нашу батарею послали на помощь юнкерам. Они отступали. Техники взорвали мост и вдруг... А это кто с вами? — неожиданно спросил прапорщик, и вместо улыбки на его лице возникла злобная гримаса.

— Делегация из Екатеринодара, — объяснил Родичев.

— Вот он, красный палач! — закричал Брянцев. — Наконец я его узнал!

Шум и радостное известие отвлекли офицеров, охранявшие делегатов отошли от стола, и это позволило Линькову рвануться к дверям и выскочить на улицу.

— Хватайте его! — кричал Брянцев, кидаясь за беглецом.

— Стойте, прапорщик! — приказал Марков. — Без вас догонят. Объясните.

— Он и тогда был в очках. Приехал ночью за мной — везти на расстрел! Я его сам прикончу. В Ростове каждую ночь расстреливал невинных. Обязательно надо его поймать.

— Поймаем, — уверенно сказал Марков. — Не сегодня, так в другой раз. А вы, Мушкаев, что скажете?

— Меня в Екатеринодаре арестовали после того, как я встретился с ним. И сразу на расстрел. Если он красный, то он и выдал.

— Да. Революционер, твою мать. Лгал мне, что против большевиков, за Учредительное собрание. Не уйти ему от расплаты. Для того мы сражаемся и умираем, господа красные депутаты.

— Мы не красные! — вскричал Савёлов. — Нас везли на расстрел!..

— Гаврилыч, отправь их к Плющику. Пусть разбирается. Главное понятно: не могут объединиться палачи с жертвами. Слишком много крови между ними. Так, Гаврилыч?

— Так, Сергей Леонидыч. Давно эта межа прорыта. Ещё с Пугачёва, а то и раньше. Мы с ними по разные стороны межи.

Выбежав на улицу, Линьков смешался с толпой офицеров и юнкеров, двигающихся от переправы к центру станицы. Шли мимо телег с ранеными. На одной не было ни возчика, ни раненых — лошадью правила женщина с печальным лицом. За её спиной — груда одеял. Линьков почувствовал, что здесь спасение. Снял очки, подошёл к женщине. На ней — шинель и белый платок с красным крестом. Шатаясь, заплетающимся языком сказал:

— Сестра, меня контузило... Сейчас у мости... я падаю...

— Давай, ложись, — сказала женщина. — Двоих везла — обоих нынче сняли хоронить. Накрывайся ихними одеялами.

— Как вас зовут?

— Маруся я. Везде одна. Даже здесь одна осталась.

— А я Миша.

— Офицер? Поручик, что ли?

Смертельная опасность делала прозорливым.

— Нет. Это я так прицепил.

— Офицеры меня не любят. Я их тоже. Им молодых девок подавай. Вот генерал Марков — это мужик. Но тоже всё к девкам.

— Маруся, мы с вами поладим. Вы мне поможете, а у меня здесь, в одном доме кое-что спрятано... Я утром из Екатеринодара привёз...

Вместе с победой пришло тепло. Небо очистилось, путеводно засиял малиновый закат, полки и обоз двигались к станице Рязанской. Марков и Тимановский ехали впереди полка.

— Сегодня опять ваша победа, — сказал Тимановский.

— Нет. Это ещё не наша. Соединение с Покровским напугало красных. Наша победа впереди. Главное не ошибаться в бою и не бояться смерти.

Стремящийся к славе и успеху не забывает о своей цели и движется к ней рассчитанными твёрдыми шагами: Тулон — Маренго — Аустерлиц... Творящий легенду и совершающий подвиг не знает цели — он действует, повинуясь тому, что пылает в его душе, не останавливая себя, не слушая мелких доводов разума. Он чувствует себя совершенно свободным от всего, что не связано с его душевными порывами. Он не знает, что свободен от всего, кроме предназначенных ему легенды и подвига.

Армия втягивалась в станицу Рязанскую. Обозные шумели, чуть ли не дрались за избы для раненых. Офицеры, уставшие после суматошного боя, ещё не остыли от радости по поводу приближения своих, означавшего приближение Екатеринодара с его ожидаемыми прелестями: помыться, почиститься, выйти на освещённую городскую улицу, а там — женщины... Но после боя и отдохнуть надо. Ночное небо очистилось от дымных облаков, весёлый растущий месяц напоминал о сказочных домашних спальнях, чистых постелях, о подругах... Объявили короткий привал. Поручик Дымников отправился к артиллеристам, к Ларионову. Тот полулежал у лафета своей трёхдюймовки, мечтательно глядя в звёздное небо. Закурили.

— Чего ж ты вчера растерялся? — спросил Дымников.

— Не нравится мне эта Маруся.

— Чудак. Ты ещё молодой, неопытный. Выбирай всегда самую некрасивую. Она из благодарности всё тебе отдаст. А Маруся вполне пригожая женщина. К ней Долинский ездит. Не знаю, что там у них, но ездит.

— А сама она в Маркова влюблена.

— Они все в него влюблены. Но и мы с тобой, Виктор, тоже пользуемся некоторым успехом...

Кругом жгли костры, что-то ели, говорили о том, что теперь, соединившись с войсками Покровского, они погонят красных, возьмут Екатеринодар, потом Ростов...