Наука умирать
Шрифт:
— Мишаков? Докладай. Я их собрал. Чего? А Иван Лукич? Оно понятно. Я и сам сильно страдаю.
Положил трубку, оглядел собравшихся, сказал угрюмо многозначительно:
— Значит, сам главнокомандующий Автономов с вами будет, значит, заниматься.
Невысокий светловолосый главнокомандующий с очень строгим лицом вошёл в сопровождении адъютанта, внимательно оглядел присутствующих, занял главное место за столом. Говорил негромко, как будто даже неуверенно:
— Русские люди, а воюем друг против друга. Зачем? За что? Вот вы, русские офицеры, а идёте по Кубанской земле, расстреливаете людей, грабите хлеборобов, всё разоряете. Да и наши тоже. А тут такое дело: немцы наступают. Уже на Дону. Завтра, глядишь, и к нам припрут. Это как?
— Очень правильно рассуждаете, Алексей Иванович, — подхватил на правах своего Линьков. — Надо прекратить гражданскую войну и объединить все патриотические русские силы. Офицеры наших расстреливают, мы офицеров расстреливаем, а немцам это в радость. Вот этих едва не отправили в штаб Духонина. Мушкаева я знаю — он у Сиверса в штабе служил.
— Вот, вот. Объединиться, — продолжал Автономов, довольный поддержкой. — Мы подумали и решили послать вас к кадетам, ну, к Корнилову, своих делегатов. Так, знаете, чтобы это было секретно. Вы же шли с Корниловым...
— Я — нет! — нервно перебил Савёлов. — Я не связан с Добровольческой армией. Я ехал домой.
— Но вы же офицер. Куда бы вы ни приехали, вас обязательно кадеты мобилизуют. Так что и у Корнилова вас примут.
— Делегацию лучше направить не прямо к Корнилову, — подал совет Линьков, — а к Деникину или Маркову. Сам Корнилов не станет вести переговоры. Он... Скажем так: слишком сильно настроен против красных.
— Согласен, — сказал Автономов. — По обстановке — к Деникину или к Маркову. Очень секретно. Идёте втроём.
— Линьков — старший. Всякими документами вас обеспечим. Вошёл ещё один — тот самый матрос, который только что на смерть посылал.
— Чего тебе, Руденко? — спросил Автономов.
— Узнать, куда ты нашего Линькова забираешь? У нас в кубрике и так пусто. Нету людей.
— Иван Лукич на него указал. Товарищ Линьков как бывший офицер и опять же наш человек всё сделает по плану. Иван Лукич на него надеется.
— Против твоего боевого помощника не попрёшь, — согласился Руденко. — Так что, Миша, выполняй задание. Не знаю какое, но...
— Секретное, товарищ Руденко.
— И от меня?
— Тебе после разъясню.
Линьков понял, почему Сорокин посылал его прочь из Екатеринодара. Вскипела злоба: пристрелить пьяную сволочь. Найти способ и отдать его Маркову. Сам он, Линьков, теперь знает, как надо вести себя с этими начальниками — и красными, и белыми. Главное — служить не тем и не другим, а себе.
Марков не мог знать, что ведёт полк и армию в легенду, — он видел умную грозную собаку, защищающуюся от стаи тупых трусливых псов. Правда, вожаки у них не глупы: главнокомандующий Юго-Восточной революционной армией Автономов, бывший сотник 28-го казачьего полка, и его помощник Сорокин, бывший фельдшер. И псов у них много — набрасывались со всех сторон, то и дело норовили укусить и отпрянуть назад, и не было собаке передышки, приходилось защищаться, биться с нападающими не на жизнь, а на смерть, и самой бросаться на псов, заставляя их убегать и зализывать раны.
23 марта форсировали речку Белую. Под пасмурным небом тянулись от хуторов полки по дамбе к мосту, захваченному Корниловским полком ещё до рассвета. Утро начиналось угрожающе сильным огнём с востока, с тыла — Маркову доложили, что там командует красными сам Автономов. Генерал приказал построить роты для похода и, постукивая нагайкой по сапогу, обсуждал с командирами порядок следования, когда подъехал адъютант Корнилова подпоручик Долинский с приказом:
— Ваше превосходительство! Лавр Георгиевич распорядился ваш полк расположить в арьергарде для прикрытия отхода главных сил.
— Там же развернулись юнкера Боровского, — удивлённо сказал Марков. — Я, конечно, выполню приказ Лавра Георгиевича, но всё время в арьергарде, твою мать!.. Если Боровский не в состоянии... Так его...
— На юнкеров наступают превосходящие силы.
— Понимаю. Доложите командующему, что я буду стоять насмерть, пока вся армия не форсирует реку. Господа ротные командиры, дайте дорогу главным силам, то есть обозу, и быстрым походным маршем на помощь юнкерам.
По дороге к дамбе протарахтели, проскрипели телеги, тачанки, брички обоза и походного лазарета. Рысью проехали тачанки с пулемётчицами. Женщины что-то приветственно кричали.
— Вот они, наши главные силы, — сказал Кутепов, как всегда удивлявший своим парадным видом; когда только успевает побриться и почиститься?
— Более 500 раненых, — неприятно сморщившись, напомнил Марков. — Глядишь, завтра и мы на тех телегах будем лежать и загадывать: отобьются наши или придётся пулю в лоб пускать.
Юнкера бежали следом за обозом, и Марков поскакал навстречу бегущим, размахивая нагайкой. Отступавшие останавливались, ложились, некоторые поворачивали обратно, навстречу густому огню винтовок и пулемётов. Опять надо атаковать, вести офицеров вперёд под пули, добиваться, чтобы побежали беспорядочной испуганной толпой ненавистные серые фигурки. Марков собрал командиров рот в сухом рву, пересекавшим прошлогоднюю пашню. Огонь красных почти прекратился — меняют позицию, — и в серой гуще неба услышалось звонкое верещание жаворонка.
— Будем атаковать, Сергей Леонидович? — спросил Кутепов, недовольно взглянув вверх, подхватывая падающую с затылка фуражку. — Того и гляди дождь пойдёт.
Марков был готов атаковать. Он знал, что настоящий бой — это наступление, это — ни с чем не сравнимое чувство победы, это — убегающие, сдающиеся, мечущиеся в страхе, умирающие враги.
На этот раз атаковать не удалось — вновь прискакал Долинский. Спешившись на окраине станицы, он, пригибаясь, прячась в канавах, подбежал к месту, где Марков совещался с командирами рот, взволнованно сообщил, что Корнилов приказал вести полк на тот берег и там поддержать наступление корниловцев, остановленных превосходящими силами Сорокина.
— Здесь будут держать оборону юнкера, — сказал Долинский.
— Они уже держали, — усмехнулся Марков.
В ров ввалился генерал Боровский. От него несло свежевыпитым спиртом.
— Держали и будем держать, — сказал он, услышав слова Маркова.
— Обоз, раненые — всё это на ваши плечи, Александр Александрович, — напомнил Марков.
— Мои плечи крепкие. И юнкера — молодцы. Будут стоять.
— Стоять придётся долго, — напомнил Марков. — Пока мы те высотки за рекой не возьмём. — Он кивнул в ту сторону, где гремело и дымилось.— Что ж, господа, давайте поротно, скрытно отходить к станице. А вы, Александр Александрович, прикрывайте нас огнём. А как Лавр Георгиевич?