Наварин (Собрание сочинений)
Шрифт:
Часть первая
Греческий гамбит
Глава первая
«Азов» поднимает флаг
Царствование императора Николая Первого российский флот встретил мятежом гвардейского экипажа. С кличем: "За Константина и жену его – Конституцию!", матросы вышли на Сенатскую площадь. Затем был картечный расстрел восставших и гражданская казнь главных виновников (из числа морских офицеров) на линейном корабле "Князь Владимир", когда старый адмирал Кроун самолично ломал над головами дерзнувших офицерские кортики…
Корабельное офицерство
В словах капитанских была горькая истинна! При императоре Александре флот вниманием не баловали. Корабли по несколько лет к ряду гнили в портах, так и не сделав ни одной кампании. Когда ж случалось производить смотры высочайшие, то наскоро выкрашивали один из бортов, и начальство этим довольствовалось. Оба александровских морских министра и маркиз де Траверсе, и барон фон Моллер нанесли флоту гораздо больше вреда, чем пользы. Экономия на сущей ерунде, они, шутя, пускали на ветер миллионы. Дело дошло до того, что в 1824 году во время сильного наводнения, когда стихия разрушила часть Кронштадта и Петербурга, сорвала с якорей корабли, под общий шум было списано на слом более половины флота, включая и не поврежденные новые корабли. Уничтожив собственный флот, морской министр несказанно обогатился, списав корабли на дрова! Подобного мировая история еще не знала!
Николай I, император всероссийский (1825–1855)
Знаменитый мореплаватель Головнин, бывший в ту пору генерал- интендантом морского министерства с горечью констатировал: "Если гнилые, худо и бедно вооруженные и еще хуже и беднее того снабженные корабли, престарелые, хворые, без познаний и присутствия духа флотовожди, неопытные капитаны и пахари под именем матросов, в корабельные экипажи сформированные, могут составить флот, то мы его имеем".
Нелюбовь Александра Первого к флоту поражала современников. Чего там было больше непонимания или упрямства, сказать трудно. В минуты откровения император признавался близким:
– Я вообще не признаю значения морской силы для России. Деньги на флот уходят как в прорву, а толку от этого нет никакого! Для островитян – англичан корабли, быть может, и полезны, для нас же это сущее разорение!
Когда-то, вступая на престол, Александр, обращаясь к морякам, заявил во всеуслышание:
– Я извлеку наш флот из мнимого существования в подлинное бытие!
К концу царствования об этих словах никто уже и не упоминал. Российский флот "дней Александровых прекрасного начала" так и не дождался. Впрочем, кто из сильных мира сего, входя во власть, не обещал легко народу всяческих благ, потом столь же легко напрочь, забывая о сказанном по прошествии определенного промежутка времени? Увы, но так было во все времена…
Кому-то может показаться невероятным, но одно время Александр даже носился с идеей передачи всего русского флота англичанам, и лишь открытое возмущение против этой затеи большинства высших сановников заставили императора отказаться от своего сумасбродного плана.
Сегодня может показаться дикостью, но штурманам российским в те годы было велено приобретать инструмент навигационный за свои кровные. А потому как получали штурмана в то время мало и были по причине своей худородности не допускаемы даже в кают-компанию, страдали они от такого приказа крепко. Семьи штурманские едва ли попрошайничеством не побирались, а сами навигаторы питались тем, что со стола офицерского останется.
Главным мерилом служебного рвения в ту пору стала красивость строевого шага, выправка и удаль в ружейных приемах. За согнутые колени и сутулость в строю выгоняли со службы даже самых заслуженных!
Не многим лучше бедолаг штурманов жило и корабельное офицерство. Ближе к осени спускали офицеры с судов кронштадтских баркасы, грузили в них кадки с ведрами и, объединяясь во флотилии, уходили на тех баркасах в финские шхеры. Спустя несколько дней возвращались обратно, доверху нагруженные грибами да ягодами. Часть добычи шла матросам, другая ж (большая) на кормление семей офицерских. Тем и жили. Воровали по этой причине тоже изрядно. А тот, кого ловили, рвал пред всеми на груди рубаху:
– У меня семеро по лавкам! Куды я их на рупь с полтиной подниму! Им што, подыхать!
Одни, терзаясь совестью, брали на прокорм. Вторые, не терзаясь, на пропой. Трети, совесть свою совсем потеряв, на обзаведение. В последнем преуспевал среди иных, люд портовый, чиновный. Никого не удивляло, что госпитальный смотритель, сошка мелкая, но нужная, не таясь, возвел в центре Кронштадта каменный особняк. Рядом с ним вперегонки возводили хоромы из ворованного корабельного леса мастера-корабельщики.
У офицеров корабельных в цене были перегоны Архангельские, когда «посуху» в город Архангельский за новопостроенным кораблем едут, а затем его вокруг Скандинавии на Балтику под парусами гонят. Выгода в тех перегонах была большая. Прибывшие на верфи Соломбальские, перво- наперво скупали у простодушных поморов пудами старые медные еще екатерининские пятаки, затем уж при стоянке в Копенгагене продавали ту медь с выгодой и, тут же на деньги вырученные, закупали контрабандный ром, который с еще большей выгодой перепродавали затем свои сослуживцам в Кронштадте и Ревеле. К прискорбию, но подобных приработков многие не то, что не стеснялись, а наоборот почитали за молодечество!
Бывало, придет новопостроенный транспорт в Кронштадт, а на нем ни якорей, ни парусов.
– При шторме-то и смыло за борт! – вздыхает капитан, глаза пряча.
– Так штормов у нас, почитай, какой месяц и не было! – начнет допытываться какой-нибудь умник из начальства.
– Что-то, вы, Савелий Палыч, как вчерась родились! – изумляется на то капитан. – Да продал я стаксель с верп-якорем купцу голландскому. Цену сторговал хорошую и вам доля немалая!
– Ладно, Никитич, – смягчался сразу начальник, – затылок в раздумьях почесывая. – Чего-то и впрямь шторма зачастили!