Наваждение
Шрифт:
Моя вена, с моей кровью…
Но ведь я больше не я…
По голубой простыне разметались пепельные волосы… А глаза широко открыты. Они смотрят на меня…
Нет… это я смотрю на себя…
А брат Кирилл обращается с моим телом совсем не по-братски. Он с вожделением покрывает его поцелуями, покусывает сосок, крепко сжимает руками бедра, разводит в стороны ноги…
У брата Кирилла на лбу выступила испарина, лицо покраснело. Он тяжело дышит, ритмично вдавливая мое тело в свою кровать.
Но я не знаю, где эта кровать находится и как на ней очутилось мое тело… Наверное, в этом вкусном джине с тоником было подмешано еще что-то, парализующее волю и отключающее чувства…
Но это я знаю сейчас, когда смотрю со стороны на мое распростертое тело. Когда я очнусь в нем, я об этом даже не вспомню…»
— Димка, который час? Я проспала?
Катя зажмурилась от яркого солнца и села на постели.
Но рядом был не Димка. Рядом лежал, завернувшись в белый махровый халат, красивый бородатый мужчина. Он ел спелый виноград со стоящего прямо на кровати серебряного блюда.
Это брат Кирилл…
И в памяти тут же всплыли странные картины — не то сон, не то видения…
Катя покраснела и потянула на себя шелковое покрывало. Под ним она лежала абсолютно голая.
— Не смущайся, — сказал брат Кирилл. — Теперь уже все равно поздно… Кстати, а кто этот Димка? Твой возлюбленный?
— Он ведь ждал меня всю ночь! — ужаснулась Катя. — Что же я ему скажу?!
— Лучше правду, — улыбнулся брат Кирилл. — А куда ты так спешишь, что боишься опоздать?
— На работу.
Он поморщился:
— Фу, какие глупости… Работать надо только на благо Пречистой, а не на людей. А чем ты занимаешься?
— Торгую на оптовом рынке.
— Тем более! — воскликнул он. — Христос ведь прогнал торговцев из храма.
— Но я зарабатываю на жизнь, — возразила Катя.
— А тебе больше не надо этого делать, — сказал он и поднес к ее губам спелую виноградинку. — Ам… Помнишь, как в «Песне Песней» Соломон сравнивает лоно Суламифи со спелым виноградом? Твое лоно тоже освежает и пьянит, как этот сок…
Катю смутили его слова, а особенно то, что вслед за словами он приступил к делу — стянул с нее покрывало и запустил пальцы в курчавые волоски на лобке.
— Это спелые колосья пшеницы… нива… жатва… — бормотал он.
От резких, нетерпеливых движений ей было больно, но она боялась крикнуть, понимая, что в этом странном, незнакомом месте никто не придет ей на помощь.
— Ты русалка… — Грудь и живот Кати обжигали его горячие губы. — В такую жару у тебя прохладная кожа… Ты холодная… холодная…
Голос его становился все требовательнее, в нем сквозили нотки недовольства. Катя поняла, что панически боится его, заставляя себя послушно следовать его воле.
— Ты холодная! — крикнул брат Кирилл. — Ледышка! Больше страсти! Разве не прекрасен возлюбленный твой? Разве ноги его не столбы, а живот не сноп пшеницы?
Она зажмурилась, уже ничего не соображая от страха.
Этот Кирилл просто сумасшедший… Сейчас он убьет ее, и никто даже не узнает, куда делась девушка Катя… Была и нету…
Она обвила руками его шею, подалась вперед, изогнулась призывно, лепеча что-то нечленораздельное, что вполне можно было бы принять за любовную страсть.
С ее музыкальным слухом было несложно вторить его вздохам и стонам, то поднимаясь на два тона вверх, то опускаясь на полтона ниже…
И она больше не была прохладной — все тело пылало, точно сваренное в кипятке, опаленное его ласками. От чересчур крепких поцелуев оставались багровые кровоподтеки, а от неистовых объятий — фиолетовые синяки.
Наконец брат Кирилл насытился и отвалился в сторону, довольно урча. Он потянулся к висящему у постели шелковому витому шнуру и дернул его. В глубине квартиры раздался звонок.
Катя и охнуть не успела, как в спальню вошли три молчаливые девушки в белых одеждах. Одна подала ей такой же, как у Кирилла, халат, другая протянула им поднос с двумя стаканами красного, как кровь, напитка, а третья открыла расположенную в углу спальни дверь, прошла в ванную и отвернула краны, наполняя ванну водой.
Катя чувствовала себя растерзанным куском добычи, доставшимся сумасшедшему хищнику. Она невольно вздрогнула, когда брат Кирилл прикоснулся к ней, подавая стакан с напитком.
Он улыбнулся, и улыбка была вновь мягкой и интеллигентной.
— Не бойся, — сказал он ласково. — Мы отдали должное телесному и отринули его от себя. А теперь без ненужных греховных помыслов устремим свои души ввысь.
Катя пригубила напиток не без страха, но он оказался обычным гранатовым соком, правда не консервированным, а свежим.
Видно, его выдавили в соковыжималке эти молчаливые служанки, а может, другие… Кто знает, сколько их там еще скрывается в глубине квартиры?
— И прежде, чем мы отдадимся во власть вечных истин, давай покончим с земными проблемами, — изрек брат Кирилл.
Он протянул Кате ладонь, на которой лежали невесть откуда возникшие стодолларовые бумажки.
— Шестьсот, — сказал он. — Через месяц дам еще двести. Тебе этого не хватало для счастья?
— Вы меня… покупаете? — ужаснулась Катя. — Но я не проститутка! Не надо!