Наваждение
Шрифт:
А Димка бросал в чемодан без разбора вещи, даже не утруждая себя складыванием, как попало: свои рубашки вперемешку с Катиными трусиками, носки со свитерами…
Хозяин прохаживался по комнате, надзирая за сборами. Взгляд его упал на пушистую Катину шубку, которую Димка как раз вынул из шкафа и бросил на диван.
Он подошел, пощупал мех, встряхнул и оценивающе прищурился:
— Вот это могу взять за половину долга. Так и быть.
— Да вы что?! — возразила было Катя. — Вы знаете, сколько она стоит?
Но Димка кивнул ей и подмигнул:
— Соглашайся… Фиг с ней…
— А со второй половиной подожду еще месячишко, — милостиво изрек хозяин, прижимая к груди Катину шубку. — Надо же, размер как раз Ирочке впору придется…
— Какой Ирочке?
— Внучке. Вы бы мне пакет дали или сумку, чтоб до дому донести…
Катя подняла полосатый баул и протянула Василию Марковичу. Ей вдруг стало легко, словно гора с плеч свалилась.
Подумаешь, какая-то шуба! Подумаешь, родительский подарок на семнадцатилетие!
Во-первых, сейчас жарко, и она ей совсем не нужна, а во-вторых, до зимы далеко, что-нибудь придумают… Может, выкупят ее у хозяина обратно… В любом случае, предки ничего не узнают…
Хозяин тщательно упаковал шубку, вывернул наизнанку, свернул в тугой рулон, да еще перевязал бечевкой для надежности.
Перед уходом повернулся и погрозил пальцем:
— Смотрите, молодежь, через месяц без глупостей.
Раскаяние пришло позже, ночью.
— Ну что ты ревешь? — с досадой спросил Дима и включил свет. — Ведь все обошлось.
— Шубку жалко… — протянула Катя. — Что я скажу маме? Они на нее столько копили… Хотели мне… приданое…
— Вот дура! — разозлился Дима. — Какое приданое? Мы же и так вместе живем.
— Надо позвонить ему и забрать обратно…
— И идти на улицу? — жестко поинтересовался Дима. — Не знаю, как ты, а я не привык спать на лавочке. Да и милиция нас тут же заметет, мы в Москве на птичьих правах.
— Ой, Димка, что же нам делать?
— Напиши предкам, — посоветовал он.
— О чем? Что мы отдали шубу? — Катя опять всхлипнула.
— Чтоб денег прислали.
— Так ведь, чтоб денег просить, надо объяснить, что я тут в Москве делаю… Они же думают, что я учусь…
— Вот и пусть думают. К чему объяснять? — недоумевающе пожал плечами Дима. — Ты как маленькая, ей-богу! Не надо болтать лишнего. Просто черкни пару слов. А лучше телеграмму: мол, люблю, целую, помогите материально.
— И ты тоже напиши…
— Само собой. Только мои вряд ли смогут выслать приличную сумму. Они же как раз дачу достраивают.
— А мои? Я слышала, что сейчас всем зарплаты задерживают…
— Ой, ради любимой дочери…
— Так я же не одна у них…
— Ну и что? Твоя сеструха одна может всю семью содержать и тебе отстегивать. Ее муж знаешь сколько имеет?
— Никогда не интересовалась, — обиженно отозвалась Катя.
По Димкиным словам выходило, что она из семьи каких-то хапуг или ворюг, которые денег не считают, а они всегда жили более чем скромно… А замуж сестра вышла совсем недавно…
— А ты прямо ей напиши, — посоветовал Димка. — Она не откажет. И может даже предкам ничего не говорить.
Катя держала в руках корешок перевода на пятьсот тысяч и читала коротенькие строчки письменного сообщения.
«Милая сестричка, — писала Лидия, — извини, больше послать не могу. Через три месяца ты станешь тетей, так что сейчас Аркадий делает в нашей квартире ремонт. И мебель в детскую надо купить. В общем, все летит, как в трубу. Приезжай в октябре. Будем ждать».
Как хочется домой… У Лиды родится ребенок… С ума сойти! Это же такое событие! Но… вряд ли получится… Может, к следующему лету? Тогда племянник уже подрастет…
Дима заглянул через ее плечо и присвистнул:
— Всего пятьсот? Мои и то на «лимон» раскошелились!
— Вот и хорошо! — обрадовалась Катя. — Можем сразу хозяину долг отдать. Давай позвоним и сегодня же поедем к нему.
— Нет, — решил Дима. — Лучше завтра. Не стоит на ночь глядя. Вечером деньги отдавать — плохая примета.
«Две огромные жирные крысы мчатся наперегонки. Обе они белые — альбиносы. А за ними ковыляет, едва поспевая, черная, с рыжими пятнами, пушистая на боках, с длинным голым хвостом. Хвост волочится по зеленой траве, как веревка.
Ну, быстрее! Быстрее!
Это я кричу, подгоняю черную прутиком. Мне так важно, чтобы она обошла, оставила позади противных альбиносов.
Странно, я терпеть не могу крыс, а к этой испытываю прямо-таки симпатию.
— Не надо было ставить на нее столько денег, — укоризненно говорит мне кто-то. — Миранда никогда не приходит первой.
И тут зеленая яркая трава тускнеет, становится желто-коричневой, словно выгоревшей. И моя крыса падает на эту траву, беспомощно сучит в воздухе лапками и смотрит на меня таким мудрым, понимающим взглядом, что у меня мороз пробегает по коже.
Она глядит мне прямо в глаза. И я понимаю, о чем она думает.
Ей меня очень жаль…
Меня жалеет старая крыса…»
Катя не умела разгадывать свои сны. Они оставляли смутное ощущение, предчувствие чего-то либо радостного, либо печального.
Сейчас ей было почему-то тоскливо и страшно. Что-то должно было случиться. Она это чувствовала необъяснимым шестым чувством.
— Ой, Катька, что за глупости! — сказала ей соседка по торговой палатке, разбитная хохлушка Муся. — На жаре сморило, вот и снится всякая дурь. Я как на ночь ужастиков насмотрюсь, так мне такие вампиры мерещатся! Жуть!