Наваждение
Шрифт:
Значит, все-таки постараются увезти… А если он наотрез откажется? Но какие тут могут быть сомнения? Мой Линевский обязательно откажется, не может не отказаться. Иначе за повесть вообще можно было не садиться, время понапрасну не тратить. Тогда они его… Что — они его? Он им живой нужен, в здравом уме и трезвой памяти. Силой умыкнут? Смешно. Не на диком Западе живем, персональных самолетов не держим. Накачают какой-нибудь наркотической гадостью, чтобы память у него отшибло, вывезут с чужими документами? Технически вообще-то возможно, но больно уж тонка ниточка… Граница, правда, близко, без самолета или даже поезда можно обойтись… Проснется он утром в этом домишке…
Виталий
— Пробудились? — услышал он рядом знакомый голос. — Вот и славно, дружище.
С трудом повернул голову, увидел сидевших на узком диванчике самолетного благодетеля и «волговского» усатого здоровяка.
— Что, головушка болит! — соболезнующе выпятил губы благодетель. — Ничего, это дело поправимое. — Поднялся, взял со стола стакан, наполовину заполненный какой-то буроватой жидкостью, подошел к Линевскому. — Выпейте, полегчает.
— Не стану я ничего пить, — промычал Виталий Михайлович — каждое слово молотом било по голове. — И хватит с меня вашего участия, сыт по горло.
— Перестаньте, — досадливо поморщился тот, — и не устраивайте демонстраций, не те нынче времена. Может быть, думаете, что хотим отравить вас или оглушить? Совершенно напрасно. Слишком много сил и средств потрачено, чтобы доставить вас сюда, вы нам нужны здоровенький, бодренький, с ясной и трезвой головой.
— Кому это — «нам»?
— Я же, если не забыли, сказал вчера — вашим друзьям. Вас окружают друзья, которые искренне желают вам добра, спокойствия и благополучия. А главное ценят вашу светлую голову, в прямом и переносном смысле, на несколько порядков выше, чем в вашем допотопном НИИ. — Поднес стакан к губам Линевского. — Выпейте. Виталий Михайлович, в самом деле полегчает.
Линевский, поколебавшись, сделал несколько глотков и отвернулся к стенке. Ждал, что еще скажет провокатор-попутчик, но тот замолчал. И, судя по звукам шагов, вернулся на диван. Прошло несколько минут, Линевский почувствовал, как смилостивились, ослабели сжимающие голову тиски, затем боль вообще исчезла, сменившись неожиданной легкостью, даже какой-то приподнятостью. Заметил теперь, что лежит под одеялом раздетый, в майке и трусах, а когда отвернулся от стены — что одежда его аккуратно, заботливо развешена на спинке стула. Почему-то такой, в сущности, пустяк придал ему уверенности, будущее виделось уже не в столь черных красках. Сидящие на диване смотрели на него с выжидательными улыбками.
— Выйдите, — сказал Линевский, — мне надо одеться.
Переглянувшись, они вышли из комнаты. Виталий Михайлович надел рубашку, брюки. Завязывая перед зеркалом галстук, пристально вглядывался в свое неуловимо изменившееся лицо, бледное, осунувшееся, с темными кругами под глазами. Нерешительно потрогал шершавый подбородок.
— Да, побриться не мешало бы, — прозвучал за спиной голос появившегося благодетеля. — Ваш портфель возле кровати, но, если не возражаете, могу предложить новенькую, отличную бритву, голландскую. Не бреет, а гладит, одно удовольствие.
— Обойдусь своей, — хмуро сказал Линевский его отражению в зеркале. — Неплохо бы еще умыться.
— Естественно, естественно, — гостеприимно заулыбался попутчик. — Пойдемте, провожу вас. И вообще будьте, как дома, не стесняйтесь.
Бреясь перед вычурным зеркалом в сверкающей кафелем ванной комнате — этот неказистый снаружи домишко оказался прекрасно благоустроенным, — Линевский обдумывал положение, в которое угодил. Размышлял, сам себе удивляясь, спокойно, обстоятельно, не отчаиваясь и не паникуя. Папка, можно было не сомневаться, у них, проникли каким-то образом в сейф. Зачем тогда понадобился он? Ведь в самом деле немалых трудов им стоило доставить его в этот загородный домик. Но ловко, черти, сработали, ничего не скажешь. Не смогли сами разобраться в записях? Слабо верится. Там, вообще-то, не все еще пригнано и нет нужной последовательности, но для знающих специалистов — а таковых у них, можно не сомневаться, днем с огнем искать не требуется, — не китайская грамота. Похоже, он им понадобился сам. И незамедлительно. В прошлом году, на съезде в Ленинграде, заигрывал с ним один деятель, намеки прозрачные подпускал. Потом еще раз присоседился, вдвоем уже с каким-то немолодым улыбчивым субъектом. По-русски неплохо шпарили. Выразили надежду, что этот разговор у них не последний. Вот и охмуряли бы дальше — к чему было такую сложную аферу затевать? Диссертация, звонок из больницы, самолет… Или поняли, что сломать его не удастся, решили брать быка за рога?..
Виталий Михайлович досадливо поморщился — развалюха-бритва порою вдруг ополчалась против него, довольно чувствительно щипала. Да уж, не голландская… Линевский по-ребячьи сотворил гримасу своему отражению. Но это все теперь не существенно, надо продумать дальнейший ход событий, предвидеть, опередить. Что у них на вооружении? Пропажа папки — неслабый повод, чтобы шантажировать его. Ключи от сейфа были только у него. И ключей не стало, и сам куда-то делся. Получается, прихватил папочку — и след простыл. Неужели кто-нибудь может подумать, что он способен?.. А почему бы и нет? — не ему чета товарищи, руководящие и ответственные, сюрпризики преподносили. Но отбиться, пожалуй, можно, рассказать все, как было, у него, в конце концов, свидетели…
И страшная, болезненная мысль полоснула вдруг по сердцу. Галка! Как же до сих пор ни разу о ней не вспомнил? Неужели она тоже? С нее ведь все началось — уговаривала поехать на эту злополучную дачу, приставала, чуть ли не слезу пустила, когда он не соглашался… Еще и соседа своего тронутого зачем-то потащила… А он-то, лопушок, все за чистую монету принимал, бражничал с ними, хороводился… Предательница! Дрянь! Влюбленной прикидывалась, опутывала, провела… За сколько они ее, интересно, купили? Галка, его милая нежная Галка, единственный человек, которому до конца верил, которую…
Послышался осторожный стук в дверь:
— Виталий Михайлович, у вас все в порядке? Может, что-нибудь нужно?
— Все нормально, скоро выйду, — раздраженно ответил Линевский.
Что ж, с Галкой он еще разберется. Уже ради одного этого стоит вернуться домой, чтобы посмотреть в ее непроницаемо-черные глаза. Ведьмины плаза. Иудины глаза. И пусть эти бандиты не надеются, что так легко заполучат его. Только умно надо действовать, дров не наломать. Бежать, скорее всего, не удастся — об этом уж они наверняка позаботились, не дилетанты. Достаточно только на верзилу с чумацкими усами посмотреть, посиживавшего на диванчике. Есть, наверное, два варианта. Первый — дать им понять, что ни в какие игры он с ними играть не собирается. Пусть шантажируют сколько угодно, пусть угрожают. Увидят, что уговоры не помогают, насилие применят? Тут, вдали от людей, пара пустяков… Ни одна живая душа не знает, где он сейчас. И не узнает, если вздумают они… Но что пользы им, если замордуют его, что выгадают? Злость выместят? Обезопасят себя от неминуемых разоблачений? Тоже не исключено…