Навруз
Шрифт:
Бой произошел в один из весенних дней. Я называю его боем, потому что открыто столкнулись две силы и пролилась кровь.
Я повторяю, мы ничего не знали и ни о чем не догадывались. Утро не предвещало никаких грозных событий. Было солнечно и тихо. Весна только что пришла в Джизак, сняла с него снежный покров и стала просушивать дворы и крыши. Поубавилось грязи на дорогах, кое-где зазеленела робкая трава, потянулись к солнцу стебельки маков. До цветения было еще далеко, но бутоны уже наливались. Март торопливо входил в мир.
Мы
Вначале мы шли стайкой. Постепенно она распадалась-, и перед мечетью мы с Сафаром оказались вдвоем. Можно было свернуть на одну из улиц и через какие-нибудь минуты добраться до дому. Но мы не могли отказать себе в удовольствии промаршировать гордо перед медресе — такова была традиция.
Двор мечети казался безлюдным — ни говора учеников, ни скрипа дверей. Будто покинул Миртажанг свое логово. Но безмолвие оказалось обманчивым. Едва мы поравнялись с калиткой, как из нее выскочило несколько послушников Миртажанга и перегородило нам дорогу. Это были все рослые, здоровые ребята, вид которых не предвещал мирного исхода встречи. Кулаки их были сжаты, глаза смотрели с вызовом.
Халфа, помощник Миртажанга, стоявший впереди, сказал:
— Вы бегаете по махаллям, отыскивая наших учеников, чтобы поговорить с ними. Они здесь, ждут вас… Зайдите!
Мы с Сафаром мечтали о беседе с воспитанниками медресе и даже намеревались сделать это в келье во время занятий, когда там находился сам Миртажанг. Но желание это сейчас вдруг улетучилось. Нам захотелось повернуть назад и исчезнуть где-нибудь в безопасном переулке. Разговор, видно, предстоял на кулаках. Нас двое, воспитанников Миртажанга семеро. Силы неравные.
— Заходите! — с угрозой в голосе повторил халфа.
Бежать. Другого выхода не было. Но после долгой борьбы, что вели мы против старой школы, отступать сейчас было стыдно. Трусами несчастными назовет нас каждый, а уж помощники Миртажанга найдут другие слова, более унизительные, более страшные.
Сафар-чиканак смело шагнул к калитке. Я последовал за ним, хотя, честно говоря, чувствовал себя не очень уверенно. Даже наоборот: сердце мое колотилось, ноги подрагивали.
— Что будет? Что будет? — повторял я беззвучно. — Их ведь семеро.
Разговор намечался, видимо, не во дворе, потому что шедшие сзади воспитанники Миртажанга подталкивали нас, направляя в келью. Темную, мрачную, почти безглазую.
Как только мы в нее вошли, дверь тотчас закрылась. Нас окружили плотным кольцом ученики Миртажанга.
— Говорите! — потребовал халфа. — Объясните, чем ваша проклятая богом школа лучше нашей, угодной всевышнему?
Мы молчали. Не для ответа был задан вопрос. Любое наше слово вызвало бы брань воспитанников Миртажанга. Халфа хотел подогреть своих дружков для драки.
— Говорите, отверженные богом! — прошипел халфа. — Или онемели?
— Ха, ха! — нервным смехом залился сын ишана. — Они со страху проглотили языки. А может, оглохли? Так с вашего разрешения, халфа, я прочищу нм уши.
Кулак шпанского сына поднялся над головой Сафара.
— Погоди! — остановил его халфа. — Они, войдя в священное место не совершили омовения. Пусть совершат.
Семеро решили помучить нас, поиздеваться перед тем, как начать казнь. А то, что они намеревались казнить нас своими кулаками, не вызывало сомнения. Глаза их горели фанатической ненавистью.
— Зачем требовать от них омовения? — возразил сын шпана. — Они безбожники, кяфиры. Нам нужны их слова. Ну, несчастные!
Конечно, мы молчали. Мы готовились принять ту самую казнь, которую придумали нам воспитанники Миртажанга. И но просто принять. Наши кулаки были сжаты, зубы стиснуты. Маленький Сафар — да, он был маленьким по сравнению с халфой и шпанским сыном — стоял, смело подняв голову и выпятив грудь.
— Наверное, у них во рту просо! — взвизгнул сын ишана. — А ну, открой рот!
Это он обратился ко мне. Я еще крепче сжал зубы.
Сын ишана размахнулся и ударил кулаком мне в живот.
— Открой, что у тебя там?
Он пожалел, что потребовал этого. Я открыл рот и плюнул ублюдку в лицо. Плюнул с такой злобой, на какую только был способен.
— Узнал, что у меня во рту?
Ишанский сын остолбенел. Какое-то мгновение он смотрел ошалело в пустоту, потом с ревом бросился на меня и стал колотить.
Пустили в ход кулаки и остальные. Начался бой, к которому так долго готовились воспитанники Миртажанга. Не казнь, а бой.
Мы сопротивлялись. Я не знал прежде, что в моих руках есть сила. А она была, и немалая. От моего удара пухлый ишанский сын отлетел к стене. Заскулил какой-то послушник, попытавшийся подобраться ко мне сбоку.
Попробовав моего кулака, сын ишана повернулся к Сафару. Его-то он намеревался сокрушить: ростом Сафар едва доходил ему до плеча. Но не тут-то было. Маленький Сафар пошел в наступление. Увертываясь ловко от чужих кулаков, он молниеносно опускал свои на чьи-то спины. Особенно точны были удары, направленные на шпанского сына. Сафар пустил в ход и голову и вышиб этому ублюдку зуб. Тот взвыл.
Началась свалка. Мы не заметили, как выкатились из кельи во двор. Здесь сражение коснулось и Миртажанга. Он, видимо, стоял за дверью и слушал, как воюют его подопечные. В руках он держал кувшин с водой. Для чего, неизвестно. Мы сбили Миртажанга с ног, и он повалился наземь вместе со своим кувшином. Облитый водой, он стал ругаться и стонать. Ишанский сын и халфа бросились поднимать своего наставника, остальные в испуге разбежались кто куда.
Мы оказались без противников.
Постояв минуту в нерешительности, я и Сафар сочли самым разумным покинуть место сражения. Бой, видимо, окончен.