Навстречу дикой природе
Шрифт:
Прошел месяц. Билли сидит у обеденного стола, просматривая фотографии Криса в его последние дни. Все, что она может делать – это заставлять себя глядеть на нечеткие снимки. Время от времени она не выдерживает и начинает всхлипывать так, как способна только мать, пережившая ребенка, с чувством столь громадной и необратимой потери, что ум отказывается ее вместить. Такая скорбь, наблюдаемая вблизи, заставляет даже самую убедительную апологию экстремальных приключений звучать глупо и лживо.
“Я просто не понимаю, почему он должен был так рисковать, – протестует Билли сквозь слезы. – Я этого совсем не понимаю”.
Глава
Ледяной купол Стикина
Я рос физически крепким, но с нервным и страстным умом, жаждущим чего-то большего, чего-то осязаемого. Всеми силами души я искал подлинной реальности, словно ее там не было …
И вы сразу поймете, чем я занимаюсь. Я восхожу.
Джон Менлав Эдвардс “Письма от Человека”
Не могу сказать точно, это было очень давно, при каких обстоятельствах я впервые взошел на гору, только что я дрожал, идя в одиночку (я смутно помню, что провел одинокую ночь в пути), а затем размеренно поднимался вдоль каменистого гребня, наполовину покрытого чахлыми деревьями, среди которых рыскали дикие твари, пока не потерялся совсем среди разреженного воздуха и облаков, где пересек границу между холмом, обычной громоздящейся землей, и горой, исполненной неземного величия. Великая, страшная, непокоренная, выделялась эта вершина из земного окружения. К этому никогда нельзя привыкнуть. Когда ты ставишь на нее свою стопу, ты пропал. Ты знаешь путь, но взволнованно блуждаешь, не разбирая дороги, по голым камням, словно в них сгустились ветер и облака. Та скалистая, туманная вершина, таящаяся в облаках, была неизмеримо ужасней и величественней, нежели кратер вулкана, изрыгающий огонь.
Генри Дэвид Торо “Дневник”
В последнем письме Уэйну Вестербергу МакКэндлесс написал: “Если я погибну во время этого приключения и ты больше не услышишь обо мне я хочу чтобы ты знал я считаю тебя великим человеком. Теперь я отправляюсь навстречу дикой природе”. Когда путешествие и вправду оказалось гибельным, это напыщенное заявление породило предположения, что парень изначально собирался покончить с собой, и когда он ушел в чащу, то даже не собирался когда-либо из нее возвратиться. Однако я в этом далеко не уверен.
Моя гипотеза, что гибель МакКэндлесса была незапланированной и представляла собой ужасную случайность, вытекает из анализа тех немногих документов, которые он оставил, и бесед с теми, кто общался с ним в последний год жизни. Но мое ощущение намерений Криса МакКэндлесса имеет и более личную природу.
В юности, как мне говорили, я был своевольным, эгоцентричным, порой безрассудным и угрюмым. Я, подобно многим, огорчал своего отца. Как и у МакКэндлесса, влиятельные фигуры мужского пола вызывали у меня странную смесь подавленной ярости и желания угодить. Если что-нибудь приковывало к себе мое необузданное воображение, я преследовал это со страстью на грани одержимости, и с семнадцати до тридцати лет этим чем-то были горные восхождения.
Не успев проснуться, я каждый день представлял в мечтах, а затем и реально совершал подъемы на удаленные вершины Аляски и Канады – заоблачные шпили, крутые и пугающие, о которые во всем мира знала лишь горстка помешанных на скалолазании. В этом были свои плюсы. Концентрируясь на одной вершине за другой, я сумел пронести все ценное во мне сквозь густой туман взросления. Альпинизм значил для меня многое. Опасность окрашивала мир галогеновым сиянием, в котором все – изгибы скал, оранжевые лишайники, облака – представало в ослепительных контрастах. Жизнь натягивалась, как струна. Мир обретал реальность.
В 1977 году, размышляя у стойки бара в Колорадо о своих экзистенциальных томлениях, я вбил себе в голову идею о восхождении на гору под названием Палец Дьявола. Диоритовая глыба, из которой древние ледники вытесали колоссальных пик невероятных пропорций, Палец особенно впечатлял с севера: его непройденная великая северная стена отвесно поднимается на шесть тысяч футов от ледника у своего подножия, вдвое превосходя по высоте Эль Капитан из Йосемитского парка. Я отправлюсь на Аляску, пройду на лыжах по ледникам от моря тридцать миль, и покорю могучее “северное лицо”. Более того, я решил идти в одиночку.
Мне было двадцать три, на год меньше, чем Крису МакКэндлессу, когда он отправился в глушь Аляски. Мои рассуждения, если их так можно назвать, подогревались скоропалительными порывами юности и книжной диетой, насыщенной работами Ницше, Керуака и Джона Менлава Эдвардса. Последний был писателем и психиатром, который прежде, чем покончить с собой при помощи капсулы с цианидом в 1958 году, считался одним из выдающихся британских скалолазов того времени. Эдвардс считал скалолазание “психоневротической тенденцией”, и занимался им не ради спорта, а чтобы найти убежище от внутренних мучений, отравлявших его существование.
Когда я сформулировал свой план восхождения на Палец, то смутно подозревал, что для его осуществления потребуется прыгнуть выше головы. Но это лишь добавило замыслу очарования. В тяжести испытаний был весь смысл.
У меня была книжка с фотографией Пальца Дьявола – черно-белым снимком, сделанным с самолета выдающимся гляциологом Мейнардом Миллером. На этом фото горы выглядела особенно зловещей: огромный гребень из слоистого камня, темный и облепленный льдом. Эта картинка возбуждала меня не хуже порнографии. Я пытался представить свои ощущения, когда я буду балансировать на вершине, острой, как бритва, тревожно глядя на сгущающиеся вдалеке грозовые тучи, сгибаясь под ветром и морозом и обдумывая, по какой стороне легче соскользнуть вниз. Способен ли человек сдерживать свой страх достаточно, чтобы взойти на вершину и спуститься вниз?
И если мне это удастся… Я боялся даже представить триумфальные последствия, чтобы не накликать беду. Но у меня не было сомнений, что восхождение на Палец Дьявола полностью изменит мою жизнь. Как могло быть иначе?
Я тогда работал плотником по вызову, облицовывая кондоминиумы в Болдере за три с половиной доллара в час. Однажды, после девяти часов вправления десятидюймовых досок и забивания грошовых гвоздей, я сказал боссу, что ухожу: “Нет, Стив, никакой пары недель, я имею в виду – прямо сейчас”. Я потратил несколько часов, чтобы очистить рабочий фургончик от своих инструментов и причиндалов, а затем сел в автомобиль и отправился на Аляску. Как всегда, я был удивлен, насколько легко уходить, и как это приятно. Мир неожиданно преисполнился возможностей.
Палец Дьявола стоит на границе Аляски и Британской Колумбии к востоку от Петербурга, рыбацкой деревушки, до которой можно добраться только по воде или воздуху. Туда летали рейсовые самолеты, но из ликвидных активов у меня были лишь Понтиак Стар Чиф 1960 года и двести долларов наличными, недостаточно даже для билета в один конец. Поэтому я доехал до Гиг Харбора, штат Вашингтон, бросил автомобиль и вписался на рыбный сейнер, направлявшийся к северу.
“Королева океана” была прочным, серьезным судном из аляскинского желтого кедра, оборудованным для дальнего плавания и кошелькового лова. Чтобы отработать поездку, я должен был лишь стоять на вахте у штурвала по четыре часа два раза в сутки и помогать связывать бесконечные снасти для добычи палтуса. Медленное плавание вверх по Внутреннему пути протекало в призрачных грезах предвкушения. Я следовал своему назначению, подталкиваемый силой, которую не мог ни обуздать, ни понять.