Найденов
Шрифт:
Плюнув на сохранение тепла, он лег на снег, выставив вперед ствол своей винтовки. Если за партизанами будет погоня, то это лучшая позиция, чтобы ее отсечь, дядька Микола сам ее выбирал. Противник будет как на ладони и незаметный путь для отхода есть. Правда снег и чахлая растительность на островке давали защиту только от взгляда, но не от пули, да и патронов было всего четыре обоймы. В прорези прицела появился еще один партизан, не хватало только дядьки Миколы, видимо, именно его несли на носилках. Ленька заерзал, устраиваясь удобнее. На секунду буквально упустил место выхода партизан из леса, а когда восстановил контроль, на тропе уже появился пятый! Микола! Длинного, худого Миколу, числившегося в отряде
Поборов желание немедленно рвануть в лагерь, Ленька выждал, пока солнце на половину скроется за верхушками деревьев. Парень он был ответственный, комсомолец. И только потом, убедившись, что хвоста нет, оставил свою позицию. Ходить по этим болотам в темноте - дурных не было, они никогда, даже в самые суровые зимы не промерзали полностью. Если застала темнота, то найди место повыше и жди там до утра. Один неверный шаг и поминай, как звали. В лагере партизан Толкевич появился в густых вечерних сумерках, когда тот гудел как растревоженный улей. Все обсуждали только одну новость.
– У Гната полицаи со двора корову свели, жинку побили и грозились хату спалить.
Ленька хотел узнать, кого принесли в лагерь, но от него отмахнулись - сейчас были более важные проблемы. Командование отряда вместе с дядькой Миколой заперлось в командирской землянке и совещалось. Точнее, все совещание свелось к спору между командиром отряда и разведчиком Миколой, комиссар предпочитал помалкивать.
– Нельзя нам сейчас из леса вылезть, силенки не те.
Егор Брониславович Макаенок пользовался в отряде непререкаемым авторитетом не только как бывший председатель местного колхоза "Имени Красного октября", но и как красный командир запаса. Вернувшийся с империалистической, рядовой Макаенок в девятнадцатом году был опять мобилизован, на этот раз уже в Красную армию. За короткое время успел подняться до взводного командира и, после того как "сходил на Врангеля", окончательно вернулся в родную деревню и никуда более не выезжал дальше областного центра. В тридцатом году его крепкое хозяйство чуть было не раскулачили. Спасло отсутствие батраков и звание красного командира запаса, тогда это еще учитывалось.
После этого, он вел себя тихо, в колхозе работал добросовестно и благополучно пережил вторую волну раскулачивания и выселений. А когда присланный из района двадцатипятитысячник окончательно довел до ручки колхоз и колхозников, после чего был снят с должности за пьянство и бытовое разложение, односельчане выдвинули в председатели Егора Брониславовича. В райкоме скрипнули зубами, но утвердили - надо же было кому-то план по хлебозаготовкам выполнять.
Кроме командира, боевой опыт имел еще и разведчик Микола отслуживший, срочную в погранвойсках и успевший в начале тридцатых повоевать с басмачами в Туркестане. Сейчас он выступал сторонником радикальных мер.
– Если спустим, они же совсем обнаглеют брательники эти...
Братьев Щербаковичей в деревне не любили, а они не любили советскую власть. В деревне они появились года четыре назад в результате "стягивания" хуторов. Сразу прославились склочным и неуживчивым характером. А у кого, скажите, улучшиться характер после переселения из добротного хуторского дома в дырявый сарай на окраине деревни? Приход немцев оба восприняли, как шанс отыграться за все предыдущие неудачи. Старший, Филимон, первым записался во вспомогательную полицию, едва только объявили набор туда. Младший, здоровый, но туповатый Яков был вторым. Однако вожделенной должности начальника, Филя так и не получил, видимо, по причине вечной своей неудачливости. Немцы предпочли более, с их точки зрения надежного, Михася Вовкотича - сына раскулаченного односельчанина,
– Обнаглеют, - согласился командир, - обязательно обнаглеют. Но, если сейчас вылезем - побьют нас, их больше. А не побьют - на семьях отыграются.
Микола понимал, что Егор Брониславович кругом прав, но душа кипела и требовала мести за друга. Только оружия хватило не всем даже при такой численности, а точнее малочисленности отряда. Кое-что принесли прибившиеся к отряду окруженцы. Несколько винтовок осталось спрятанными по чердакам, сараям и подвалам еще с империалистической и гражданской. Была даже невесть как занесенная в эти края берданка под древний патрон с дымным порохом и пара обрезов со времен коллективизации. С патронами дело обстояло еще хуже - по полтора-два десятка на ствол. Гранат не было совсем. И взять их было неоткуда, никаких боев в округе не было, про заранее заложенные партизанские базы никто и не слышал. Оставались местные полицаи и сами немцы, а они просто так оружие не отдадут.
К тому же деревня Новоселовка, из которой ушло в лес большинство партизан, была по местным меркам достаточно крупной, но все же недостаточно большой, чтобы местные полицаи не знали поименно их всех. Кроме этого, в деревне оставались жены, дети и родители, у кого еще были. Этот фактор тоже стоило учитывать.
– А ты что скажешь?
– Микола повернулся к комиссару.
Петр Назарович с ответом не спешил. Снял с носа очки, протер, водрузил обратно. В райком он попал перед самой войной, а до этого трудился директором местной МТС. И был он человеком неглупым и осторожным. Не дотерпев до конца комиссарских маневров, Микола снова открыл рот.
– Ну, говори уже, не тяни.
– Оба вы правы, - ответил, наконец, комиссар.
– И спускать нельзя и в бой ввязываться рано.
– И что ты предлагаешь?
– заинтересовался Егор Брониславович.
– Пора нам из нашего болота вылезать. Снег скоро сойдет, нас так легко уже не выследить будет. Надо людей по окрестным лесам послать, с такими же отрядами связь наладить. И операцию провести по захвату оружия. Но не здесь, а где-нибудь подальше, где никто на нас не подумает.
– Германцы за своих не спустят, на людях отыграются, - заметил командир.
– Значит, надо бить полицаев. А брательников этих...
– Ночью хату подпереть и красного петуха подпустить, - прервал комиссара Микола, положив руку на ручку свинокола, переточенного из маузеровского штыка, который его отец принес еще с германской.
– Там дети и женщины, - напомнил Петр Назарович.
– Надо их под наблюдением держать. Егор Брониславович, надо это нашей агентуре поручить.
– Агентуре, - фыркнул Микола.
– Прав комиссар - закончилось наше сидение, - подвел итог командир.
– Микола, с завтрашнего дня готовим людей к выходу. Маршруты надо проработать, надежных людей в соседних деревнях подобрать...
– Где их взять, надежных?
– Найдем, мир не без добрых людей. Задача ясна?
– Так точно, товарищ командир!
– Вот и договорились. Да, кого вы в лагерь приволокли? Летчика?
– Да черт его знает! Может он и летчик, но странный какой-то.
– А ну давай по порядку, с расстановкой, - потребовал комиссар.
– Так я и говорю, мы идем, а он на парашюте летит.
– Летчик?
– Не, шар. Черный такой, метра два в диаметре, может, меньше. Аккурат над нами пролетел и в болото, но не сразу. Над самым болотом как пыхнет, парашют дальше ветром понесло, а шар так и плюхнулся, только жижа по сторонам разлетелась. Поначалу он где-то наполовину погрузился, а уж как мы к нему подобрались - на две трети в болото ушел. Близко не подойти - трясина, но сверху он какой-то закопчённый был.