Найдите ведьму, или Бон вояж на метле
Шрифт:
И это понравилось Элис. Грегори стал приходить по утрам, вваливаться и требовать, чтобы одна девица шла заниматься с мечами. Или мог заглянуть днём и предложить съездить в столицу, к тётке Кло, которая очень оценила некроманта и, подмигнув, словно её настиг нервный тик, предложила «брать, пока не сбежал».
Алисия настолько сильно упивалась этими моментами, что прохлопала время, когда поместье Стенли настигла одна чернявая вертихвостка.
Глава 3
Она впорхнула в кабинет приторным ландышевым ароматом, отстукивая тонкими каблучками дорожных сапожек собачий вальс. Ворохом смоляных волос
Онемел, споткнулся. Забыл, как дышать.
Элис не забыла ничего. Ни то, что незнакомку зовут Бертрана, ни то, что они с её нанимателем были близки, ни то, что она исчезла из его жизни так же внезапно, как и появилась. Гретта усердно, словно вражеский партизан, сливала всю информацию.
С Бертой её «мальчик» познакомился спустя пару лет после того, как овдовел. К слову, экономка сразу невзлюбила девушку, что оказалась шумна, тщеславна и жадна. Последнее женщина подчеркнула особенно ярко, припомнив украшения, платья и прочую чепуху, которую Стенли преподносил на алтарь женского самолюбования.
Они познакомились в столице. Она пела в каком-то ресторане и была свободна, а он мертвецки пьян и оттого любвеобилен. Закрутилось всё быстро, и через пару месяцев девица переехала в поместье, устанавливая свои порядки, шпыняя прислугу и крутя некромантом как детским волчком.
Роман был страстен. Настолько, что стены ходили и плясали мазурку. Они ругались, мирились, расставались, сходились. Грегори упивался этой гаммой чувств, а потом девица исчезла. Испарилась вместе с драгоценностями, и как вспомнила экономка, с набором серебряных ножей.
Некромант её искал. Не понимал, беспокоился. Поднял на уши друга Филипа Дювье, тот землю оковалками жрал, но певички след простыл.
И вот она трепетная, взбудораженная стояла вновь перед магом и просила прощения. Рассказывала, как ей угрожала некая блондинка, имени не запомнила. Ей было страшно и больно бросать его. А Грегори парализовало. Элис не видела некроманта таким никогда, даже в тот ужасный вечер, когда пропала вставная челюсть прабабки Гортензии. А что? Страшнее был только материализовавшийся призрак почившей родственницы, который вопрошал беззубым ртом: «Гидэ зубэ???».
Спустя пару дней некромант начал приходить в себя. Они с Бертой много говорили, даже ругались. Это Элис выдавила из камердинера, который обожал греть уши на хозяйских разборках. А к концу недели Стенли стал покладистей ручного пуделя. Он с идиотским выражением выпученных глаз любовался свой подругой, ходил за ней хвостом, забросил дела и наорал на Алисию. Впрочем, не за что наорал. Она, всего лишь выглянув из-за стеллажей с книгами, уточнила, что библиотека не место для грехопадения и блуда.
Тогда младшая Гордон чуть было не расплакалась. Потом вспомнила, что она злопамятная и ужасная чародейка и подлила в утренний чай голубкам слабительного. Свидание отменилось.
Но не отменятся тот факт, что в Элис проснулась пресловутая гадюка, в простонародье – ревность и стала подтачивать опоры самообладания. Было больно и противно. А ещё она поражалась, насколько мужчины неприхотливы. Незачем обихаживать одну упрямую ведьму, когда тут ноги за просто так раздвигают.
Гретта злилась. На Элис в первую очередь. Хуже дятла экономка долбила мозг чародейки серебряным долото, чтобы она взяла всё в свои руки. Руки были неприспособленны
А дом заговорил.
С домами такое случалось. Элис слышала об этом. И случалось это именно с пристанищем колдунов и ведьм, когда всё пропитывалось ароматом их колдовства. Когда тонкие серебряные нити прорастали прямо в фундамент, сплетались с корнями старых деревьев, что окружали стены. Когда по весне дома просыпались, хлопая окнами и кашляя каминами, а особенно трубами, что покрывались налётом сажи изнутри. И тогда надо было скорее помочь сбросить это сонное зимнее оцепление. А по осени их надо было любить. Заботиться. Проверять не сыро ли в подвалах, не растрескались ли оконные рамы. А ещё немного, совсем чуть-чуть, дарить что-то живое и умершее одновременно. Жертвенный петух, ягнёнок.
Алисия слышала ещё с приезда, что дом живой. Он скрипел половицами и пел ветром в приоткрытых окнах. Слышала, но не верила.
А тогда он разбудил Элис скрипом дверных петель потайного хода. Из него тянуло сладковатым запахом яблок, что ведьма с экономкой сушили на чердаке. Они раскрадывали старые скатерти с выцветшим рисунком на столах и укладывали фруктовые полукружия. Присыпали какие-то сахаром. А другие- молотой корицей и кардамоном. Это для чая. И чародейка звала ветер. Лёгкий, несмелый. Что облизывал сочные плоды, забирая себе весь этот сок. И аромат пропитал дом. А тот, насытившись, решил рассказать сказку на ночь, для одной, ещё верящей в чудеса, волшебницы.
Алисия ступала осторожно по холодным доскам пола. Останавливалась и сетовала, что забыла про туфельки. И тонкий халат совсем не грел. А особняк отворял двери сам. Он приоткрыл створку под лестницей и вывел Элис в холл. В свете луны было заметно, как пляшут пылинки в воздухе. Они танцевали вальс, и в движениях проступали очертания фигур. Вот изящная девушка в тяжёлом парчовом наряде склоняется в книксене. И молодой мужчина… Грегори. Ещё без печати отчаянья на лице. С мягкой улыбкой, что не играет на губах, а видна в глазах. Он коротко поклоняется и протягивает раскрытую ладонь миловидной блондинке. На ней атласное домашнее платье, которое сменило тот предыдущий дорогой наряд. И в движениях лёгкость. Тонкая хрустальная изящность. И озёра глаз с поволокой речной ряски, что проступает, когда она по-особенному глядит на кавалера. И теперь уже их танец. Они кружат вдоль стен, огибая предметы мебели. И совсем не замечают стороннего наблюдателя. Кружат, и Элис кажется, что она вместе с ними пляшет в молчании ночи.
Покойная супруга некроманта.
Эта мысль отдаётся тягучей тоской. Она начинает поскуливать, биться в сознании чародейки.
Он ее любит. Даже сквозь время. Через смерть.
И Элис бы заревновать, но это пустое. Чуждое. Поэтому есть только странная боль, что закралась, как этот танец, в сердце девушки.
Дом вздыхает шелестом панелей. И делится воспоминаниями.
Библиотека. Запах старых книг и ромашкового чая. И девушка с волосами цвета морозной стужи, что ставит перед молодым мужчиной чашку. Неспешный разговор, который не касается слуха чародейки. Только картинка. Только нежная пастораль прикосновений. И Алисия отворачивается, чтобы не быть свидетелем этих чувств, потому что ощущает себя вором, что нагло шуршит в личном.