Найду твой след
Шрифт:
— Никогда и ни за что! — с жаром ответила Агнес, и Натали отвлеклась, не успела спросить у Агнес про шутку.
— Но почему… яхту? Это-то я могу узнать сейчас?
— Да. Потому что мой муж был яхтсменом. Он научил меня управлять яхтой на Средиземном море. Про Ниццу я тебе говорила.
— Вот как? Красивая женщина, красивая яхта…
— Красивым было все, — закончила Агнес. — Даже его похороны.
Натали услышала гудки. Агнес не попрощалась. Видимо, сочла, что и так сказала слишком много.
Так значит, ее муж… умер? Или погиб… А Агнес после этого ушла к хиппи? Впрочем, это уже домыслы.
Невероятная женщина. Сколько лет они знакомы, но что-то из прошлой жизни подруги Натали узнает раз в году, если не реже. А ведь Агнес производит впечатление совершенно открытого человека. Когда она выступает перед женщинами, те рыдают… Натали видела собственными глазами. И сама не раз была готова рыдать.
Итак, ей предстоит переехать в Сан-Франциско, открыть на яхте плавучий рыбный ресторан. Если честно, у Натали уже чесались руки что-то изменить. За столько лет она узнала Аляску вдоль и поперек, ей хотелось перемен. К тому же из Сан-Франциско легко слетать в Париж. Есть прямые рейсы. Первое, что она сделает, когда устроит все дела на новом месте, — полетит в Париж.
Сердце Натали отозвалось на это слово так, как давно уже не отзывалось ни на какое другое.
Оно ассоциировалось у нее со словом «любовь».
Да-да-да. Теперь, много лет спустя после того, что испытала с Бьорном, Натали точно знала: то была любовь.
Страсть, вожделение, похоть — это было потом, Натали видела разницу. Эти слова можно отнести к ее отношениям с Траппером. Но чем все закончилось?
Страшно вспомнить, как она отмывала волосы, как выстригала целые пряди, а потом наплевала на все и вызвала мастера. Ничего не объясняя, Натали заявила:
— Как можно короче!
Почти побритая наголо, она понравилась себе. В ней появилась какая-то особая трепетность и незащищенность. Мастер предлагал немного подзолотить волосы, и Натали согласилась.
Девочка с золотой головой — вот кем была целых четыре месяца Натали Даре. Она охотно фотографировалась с такой прической. Она даже посылала фотографии Мире, та писала матери, что подруги просто влюбились. Они готовы были подстричься под Натали, но Мира их отговорила. Она обещала, что у всех у них вырастет такая же толстая пушистая коса, как у нее.
А коса у Миры была на зависть. Она спускалась до пояса, гармонируя с ее мощной фигурой, с литыми бедрами, подчеркивая тонкую талию. Когда Мира перекидывала льняную косу на грудь и она извивалась на высокой груди, Натали не могла оторвать глаз.
Натали не сомневалась, что не только у нее перехватывает горло от такого зрелища.
Хорошо, хорошо, она едет в Сан-Франциско. Она будет ближе к Мире… К Европе.
— Спасибо, Билл, — сказала Агнес Морган, когда он рассказал ей о том, что произошло между ним и Натали. — Ты мне здорово помог.
— Но не такая тяжелая была работа, должен признаться. Правда, последняя сцена… Гм, я даже не ожидал, что она у нас выйдет такой бурной.
— Она и нужна была бурной. Я думаю, Натали теперь чувствует себя заново родившейся.
— Несомненно. Она так меня валтузила, что я думал, придется на самом деле применить настоящую мужскую силу. — Он засмеялся. — Есть еще какие пожелания?
— Нет, Билл Сондерс.
— Тогда целую ручки, — сказал он, и Агнес услышала короткие гудки в трубке.
Она положила трубку и смотрела на закат, сегодня он был темно-бордовым. Много раз Агнес пыталась запомнить, что предвещает каждый цвет в этом спектре уходящего в ночь дня, но никак не могла. Потому что, поняла она, всякий раз думает о чем-то еще, кроме цвета.
Мрачновато-тревожный цвет навевал печальные мысли. Все чаще Агнес замечала, что ей труднее удерживать свой возраст. Да-да, именно свой, она не претендовала на то, чтобы выглядеть на десять лет моложе. Это уже было — прежде, до того, как произошло с ней то, что произошло.
Доктор сказал ей, что не было никакой возможности сохранить хотя бы что-то, позволяющее организму вырабатывать гормоны, без которых женщина стремительно и катастрофически стареет.
Кожа высохла и сморщилась, никакие кремы, никакие маски не могут сделать ее эластичной. Она стала похожей на хрупкую бумагу. Кожа на руках тоже сухая. Как никогда.
Агнес не рискнула принимать гормоны — в них для нее таилась другая опасность.
— Вы хотите сказать, красота или жизнь? — спросила она врача, услышав предупреждение о том, что гормоны могут угрожать ее груди. — Однажды мне уже предстояло сделать выбор — мужчина или жизнь. Я выбрала второе… Поэтому сейчас я выберу снова жизнь.
Она обращалась к натуропатам, к биоэнергетикам, выйдя из клиники и пытаясь понять, как ей поступить с собой.
Никто не мог сказать точно, почему в организме Агнес произошел сбой. Один человек предположил, что, если бы она забеременела… тогда скорее всего вся энергия, питающая узел, устремилась бы к эмбриону.
Тогда она была с Биллом Сондерсом, точнее с Траппером. Агнес улыбнулась, представив такой вариант — она беременна от него. Это все равно что выбрать отцом ребенка Летучего Голландца. Да-да, все равно что выбрать в отцы корабль, который ушел в море навсегда. И потом, у нее была своя вершина, на которую ей хотелось подняться. Этот путь она начала, овдовев. А на ту вершину могла взойти только свободная от семьи женщина.
После операции Агнес отказалась от мужчин. Зачем насиловать себя, изображать желание, если мужчина тебя не увлекает? Можно играть, думала Агнес, если он тебе не безразличен, чтобы доставить радость ему.
Иногда ей было жаль, что она отказала Биллу Сондерсу. Он был в общем-то ее человек.
Тот же доктор сказал ей:
— Да, вы очень, очень больны. Но не совершите ошибку. Не позволяйте себе чувствовать себя больной.
Агнес усмехнулась.
— И я тогда… не буду?
— Первична не материя, а мысль, — сказал он ей в ответ. — Если вы на самом деле способны осознать столь парадоксальную истину и сумеете перевернуть свой разум, вы справитесь с собой.