Найти и обезвредить
Шрифт:
Полученные разведданные были немедленно переданы командованию наших войск.
…Война продолжалась. Впереди еще были Эльтиген, Керчь и Севастополь, Курская дуга, Днепр, Сандомирский плацдарм, Кенигсберг и Будапешт, Эльба и Берлин. Впереди еще была половина войны, трудная и героическая дорога к окончательной победе.
Суровые испытания предстояли еще Советской Армии и всему нашему народу, а вместе с народом и армией — славному отряду воинов-чекистов.
В. Александров
ЭТИ МИНУТЫ В ЭФИРЕ
Война… Она вошла
Плечом к плечу поднялись на борьбу с захватчиками миллионы советских людей, воспитанных партией и комсомолом в духе верности и преданности Отчизне.
Земля горела под ногами оккупантов на временно захваченной ими территории. А в прифронтовых районах от молодежи не было отбоя в военкоматах. Лучших добровольцев отбирали в разведгруппы, заблаговременно готовили для работы в подполье. Такие группы формировались и на Кубани.
Наша землячка Валентина Осмолова стала радисткой в отряде особого назначения Д. Н. Медведева и в оккупированном Ровно работала вместе с разведчиком Николаем Кузнецовым. В Латвию была заброшена с разведгруппой «Рига» радистка Алла Дубовская, тоже наша землячка.
С шестеркой советских чекистов разведгруппы «Перевал» несколько месяцев работала на территории, оккупированной фашистами, и комсомолка Зинаида Филиппова.
Уже пятнадцатый день, как прошли мимо окон саманного домика на окраине Армавира серые танки, грузовики с солдатами в грязно-зеленых мундирах, — гигантский паук со свастикой рвался на Кавказ.
— Господи! Когда же их остановят, этих псов? — причитала пожилая учительница Людмила Павловна Фомина, видя, как громада оккупантов вливается в город, заполняя весь его свинцовым содроганием.
И, глянув на молчавшую девушку, как-то вдруг осунувшуюся и посерьезневшую, сама же ответила:
— Далеко-то не пустят. — И добавила чуть дрогнувшим голосом: — Ты на меня надейся. Я им не прощу ни сына, ни земли поруганной нашей.
Стало ясно, что эта женщина будет единомышленницей и опорой. Не выдаст, не отступится, не упрекнет. Оттого и тянется к ней Зиночка, что чувствует верность.
Зина и Людмила Павловна — дочь учительницы и учительница — терпеливо ждали. Ждали пятнадцать дней и ночей…
— А если не найдет? Если провал?
— Нет, Зиночка, гони прочь темные мысли. Может быть, одному не повезло, так придет другой, придет обязательно.
Но пришел именно тот, которого ждали. Прикрыл за собой дверь, поздоровался. Она не знала его, но поняла, что это он, еще до обусловленных фраз, до всей процедуры, предусмотренной инструкцией.
— Зиночка, быстрее, время не терпит. Это надо зашифровать и срочно в эфир.
— Ясно, товарищ Петров. — И сразу почувствовала себя уверенней, потому что вот он, здесь, рядом, свой.
— Успеха тебе, дочка.
Руки привычно тянутся к ключу «Белки» — рации, вмонтированной в чемодан, антенна выведена через стропила крыши, рация развернута. Быстрее, быстрее, быстрее… Вдруг шум со двора:
— Хозяйка, лопаты надобно, где взять? — Трое незнакомцев шныряли в сарае.
Быстро свернута рация, но антенна не поддавалась.
— Там лопат нет! — успела выкрикнуть Зиночка. Но мужчины, не обращая на нее внимания, уже влезали в слуховое окно.
— Посмотрим. Авось найдутся, — пробасил рыжий детина.
«Заметят или не заметят? — стучало в висках. — Провод как провод, в изоляции. Может, не догадаются», — уговаривала сама себя, а внутри все сжалось… Мужчины слезли с чердака и направились к следующему дому.
— Обошлось. Уходят. Не заметили, — прошептала хозяйка.
Но ни страха, ни облегчения не было. Осталось какое-то неясное беспокойство: очевидно, надо быть еще осторожней и внимательней. Вновь развернула рацию.
— Спокойно, спокойно, — говорила себе, отстукивая шифровку.
В эфир уходили точки, тире. За ними — пятнадцать дней работы группы. Они вместились в тридцать минут — один сеанс связи радистки с позывными «Ева». Это минуты, когда нужны не отчаянность и стремительность, не безрассудная храбрость, а требуется спокойствие, внимание, выдержка, когда нервы не должны подкачать — ты ставишь последнюю точку в опасной работе многих. И нельзя думать сейчас о том, что где-то вражеские пеленгаторы, возможно, зафиксировали выход в эфир неизвестного передатчика.
Война, ворвавшаяся в ее жизнь, как и в жизнь всех ее ровесников и учительницы Фоминой, распоряжалась судьбами людей по-своему. По ее воле оказалась Зина на берегах Кубани, вблизи Кавказа, о котором мечталось в детстве.
Уже в тот день, когда пришла Зина Филиппова к Людмиле Павловне Фоминой, она поняла, что отныне крепко связана с этой простой, доброй женщиной. Как напоминала она ее мать, Веру Модестовну! Вечерами они часто сидели рядышком, рассказывая о прошедшем дне, и Зиночка могла сердиться на маминых Вовок и Петек или радоваться за них. Она любила маму, очень гордилась тем, что та — учительница. Вера Модестовна и дочку рано научила читать, любить стихи, понимать красоту природы, людей… Когда же в голодном тридцать третьем Веры Модестовны не стало, то Зиночка в помыслах своих заменяла ее в школе. Во всяком случае, закончив десятилетку, она сразу же вернулась в школу. Не преподавателем — пионервожатой, но в школу. В память о самом близком человеке — матери ей хотелось отдать ребятам всю свою ласку, нежность, научить их дорожить и беречь Родину-мать.
Юность тем и прекрасна, что кажется, будто можно сделать миллион дел, и до утра бродить по улицам родного города, и слушать музыку, читать стихи, и не замечать, как бегут часы, и радоваться всему: и что тебе двадцать, и впереди вся жизнь, и наступает весна. А какая тогда была весна, в 1941 году! Строились планы — учительский институт, школа, дети…
Образы минувшего исчезли в грохоте танков.
Война заставила на все смотреть по-иному. В день своего двадцатилетия, 18 августа, Зина Филиппова пришла в райвоенкомат с просьбой отправить на фронт. Ее направили в Куйбышевскую школу связи — фронту нужны были радисты. Она гордилась, что была вместе со всеми в строю. Начался новый период ее жизни. В документах он отражен так: