Найти и обезвредить
Шрифт:
Тревога охватила военного коменданта. Вызванные на помощь гестаповцы пришли к выводу, что в районе действует хорошо организованное подполье.
— Найдите руководителя большевиков, обезглавьте организацию — это самый верный способ прекратить диверсии, — посоветовал, уезжая, офицер СС коменданту.
Однако шло время, но ни фашистам, ни Плоскому с его подчиненными не удалось ухватить хотя бы слабую ниточку, ведущую к подпольщикам. Тайна оставалась нераскрытой. И едва ли сумел бы враг выведать ее, не предложи свои услуги одна продажная душа.
— Если
В этих словах, сказанных однажды Германом своему другу, весь он. Стремление нанести врагу как можно больший ущерб и привело Анатолия Афанасьевича в дом человека, который выдал его.
Бухгалтер Павел Шумский остался в станице как партизанский связной. Ему назвали несколько мест встреч. Задания он должен был получать от Германа или же от его посланца. Все это очень скоро узнали гестаповцы от самого Шумского.
— Между прочим, Герман давал указание войти к вам в доверие, — закончил свои показания изменник.
Доверие было оказано, как только Шумский дал подписку, что согласен сотрудничать с гестапо. Он получил должность помощника районного атамана. Вместо напутствия его спросили:
— Нужно ли объяснять господину Шумскому, что он должен делать, если объявится Герман или кто-нибудь еще из партизан?
— Не сомневайтесь. В тот же миг дам знать, — заверил тот. А сам подумал: «Откуда им взяться, партизанам!» Как ни кидал он мысленно на счетах черные и желтые костяшки, все выходило — не вернуться Советам.
Но когда в одну из ноябрьских ночей постучал к Шумскому Герман, бухгалтер опешил. Холодом проползло по каждой жилке сомнение: вдруг прогадал? Опомнился лишь, когда остался один. Так и не дошло до сознания, почудилось или же на самом деле сказал Герман: «Зайду еще». Прыгали перед глазами костяшки, отстукивали одно и то же: что делать? Что? В конце концов решил: «Подожду». Во второй, потом в третий раз пришел к нему начальник НКВД, а помощник атамана не извещал об этом своих хозяев.
Ночью 12 ноября Герман пришел в четвертый раз. Попросил припасти продуктов. Объяснил:
— В дорогу собираюсь. Нужно в Ейске побывать… Рассчитаться с одной продажной шкурой.
Последние слова показались Шумскому намеком. С натугой выдавил:
— Провизию добуду. Когда вас ждать?
— Завтра, — ответил Герман и попрощался.
Час спустя Шумский побывал у Плоского и военного коменданта. Он рассказал почти все. Умолчал лишь, что встречался с начальником КНВД не единожды…
Герман выжидал двое суток. Чутье подсказывало: что-то с Шумским неладно. Разум предостерегал от излишней подозрительности. А времени на спокойную проверку не было. И хотя товарищи, в том числе Вишнякова и Наконечный, отговаривали, Анатолий Афанасьевич на третью ночь решил пойти к Шумскому.
— Там, на месте, виднее будет. Если он свой, то не использовать преимущества его положения будет преступлением перед Родиной. А чужой — тем более нужно убрать.
Спорить с ним не стали. Знали, все равно пойдет. Хотя бы по
В доме Шумского уже третью ночь подряд ждали Германа шестеро полицаев.
Тихий условный стук в ставню хлестнул по хозяину, как удар грома. Вся засада притаилась в дальней комнате. Германа было приказано схватить непременно живым. Комендант несколько раз повторил:
— Стрелять только по ногам!
Полицаи ждали момента, когда Герман войдет в горницу. Но он остался в сенях, несмотря на настойчивые приглашения.
— Очень спешу. Никак не могу. Где то, что просил? Сейчас, сейчас, — засуетился Шумский. — Одну минутку.
Скользнул за дверь и тотчас возвратился с неполным мешком.
В тот самый момент, когда Герман, приподняв одной рукой мешок, начал натягивать фуражку, на его голову обрушилось что-то острое, тяжелое. Для верности Шумский ударил еще раз. Откинув в сторону ненужный больше кусок железа, навалился на рухнувшее тело. Но падая, Герман успел крикнуть:
— Ванька, стреляй!
Это было сигналом для Аркадия Гришко, подпольщика, который оставался снаружи, у входа в дом. Полоснули по окнам автоматные очереди. Зазвенели стекла. Захлопали ответные выстрелы полицаев. Нагоняя страх друг на друга, они долго палили в темноту, пока не дошло до них, что никто не стреляет в ответ. Когда выскочили в сени, обнаружили там лишь распластанного на полу, вконец перепуганного Шумского.
— Шестеро здоровенных мужиков не сумели скрутить одного. Только и знаете, мерзавцы, сукины сыны, сивуху глушить. Кабы знал, сам бы взялся за дело, — орал на своих подчиненных Плоский, когда услышал, что Герман ушел из поставленной ему ловушки. — Переворошить все. Головы порубаю, если к утру не притащите его.
Полицаи вместе с солдатами обыскали десятки подозрительных домов, обшарили плавни. Все впустую.
А Герман был в это время в станице. Он укрывался в хорошо знакомой ему хатенке Нины Андреевны Голояд, сестры Евтихия Наконечного.
— В оккупацию, — рассказывала она позднее, — Герман не то что бывал, а, можно сказать, жил у нас. В доме тогда два тайника существовало. Один под полом вырыли, другой попозже на горище устроили.
Ту ночь, когда беда приключилась с Анатолием, никогда не забыть мне. С вечера заметила, очень чем-то обеспокоены Тихон, брат мой, да Лиза Вишнякова. Она у нас скрывалась.
Совсем уж припозднилось. Слышим, где-то в центре пальба затеялась. Потом враз стихла. Одни собаки надрываются, угомониться не могут.
Вдруг вроде кто-то осторожненько так царапнул ногтями по двери. Потом еще, чуток погромче. Отворили, видим — Герман. Еле держится на ногах. Голова — рана сплошная. Вся макушка разворочена. Глядеть — и то жутко. Лицо, плащ — все в крови. Перешагнул порог и сразу: «Все-таки запродал меня этот гад!»
Гуртом раздели, обмыли мы его. Голову перевязали. Слаб был до крайности. К утру, однако, получшало ему. Поднялся, говорит: «Уходить надо нам». И ушли еще до свету вдвоем с Лизой. А брат остался. Ноги у него никудышные были. Распухли, словно колоды…