Найти и обезвредить
Шрифт:
— Александр Васильевич! Вы что?! Александр Васильевич!
А ему бы сейчас ни о чем не думать, дать покой каждой клеточке своего тела. Но разве не стали неотделимыми частями его тела, его души люди, помогавшие ему осуществлять его план? Люди, которые о нем не знали, но верили своему командиру? Это их общая победа. Они должны о ней знать, они должны ее отпраздновать вместе.
— Успокойтесь, товарищи, сейчас я вам скажу. Нет в здешних плавнях партизанского отряда. Многие погибли. Мы схвачены. Тот, кто остался жив, тот, верю, выполнил приказ рассредоточиться, перейти на новую базу и оттуда бить фашистскую сволочь. Ваша стойкость и вера в существование отряда заставила и врагов поверить в то же самое. Мы били их в самое уязвимое место — по мозгам. Мы истребляли в них главное —
Часовой встрепенулся от донесшегося из-под земли «ура». Нервно рассмеялся.
— От психи! — И на всякий случай проверил затвор винтовки…
Пленных особенно зверски пытали эти несколько последних дней 1942 года. И комендант Люц, и полицейские, и офицеры карательной части каждый вечер вымещали на них зло от безуспешных поисков несуществующего отряда. Сам Люц отказывался что-либо понимать. Как докладывает Савчук, пленные партизаны поют в подвале свои песни, обнимаются, будто какой-то праздник. Нет, это не люди… Они не чувствуют боли.
«Коменданту станицы Гривенской господину Люцу от начальника жандармерии Фукса.
Обращаю ваше внимание на крайнюю разболтанность местной полиции. Каждое утро в станице и ее окрестностях появляются листовки, содержащие секретную информацию. Срывается набор местного населения в добровольческую армию, ранее записавшиеся под разными предлогами пытаются взять обратно свои заявления. В то же время полицейские устраивают ночные попойки, пьяными являются на службу, халатно относятся к своим обязанностям. Только низкой дисциплиной полиции можно объяснить инцидент во время захвата партизана, который подслушивал разговоры на линии телефонной связи. Полицейский М. Остапенко не выполнил приказ о взятии партизана живым, струсил, открыл огонь из автомата, когда злоумышленник пытался оказать сопротивление. При этом партизан был убит, двое полицейских и солдат СС ранены.
У партизана под подкладкой пальто найден билет члена ВКП(б). Документ сильно поврежден пулями и кровью, из-за этого не удалось восстановить истинную личность убитого. В комендатуре он зарегистрирован как пришлый пастух Трофим Королев. Как утверждает полицейский, прибывший на прочесывание плавней из хутора Прибрежного и увидевший выставленный для опознания труп, убитый был секретарем большевистской ячейки МТС.
Связи преступника установить не удалось…»
Карательная часть срочно погрузилась на машины и отбыла в распоряжение штаба дивизии. Операция по прочесыванию плавней, не давшая никаких результатов, была прервана в связи с резко ухудшившимся положением на фронте. Люц старался не выходить на улицы Гривенской. В каждом казаке он видел партизана. Так какой смысл допытываться у Галясова, где их места дислокации?
На последнем допросе он уже ничего от Галясова не требовал. Предупредив, что завтра все пленные будут расстреляны, предложил Александру Васильевичу высказать последнее желание. Последней уловкой он все-таки надеялся понять своего противника.
В эти секунды, как и в прошедшие дни, недели и месяцы, отдельно о своей участи Галясов не думал. Мысли — о товарищах, которым завтра предстоит последнее испытание. Что им нужно, чтобы принять роковую неизбежность с высоко поднятой головой, чтобы не они дрогнули, а палачи?
Взгляд Александра Васильевича остановился на плотно закрытой карте боевых действий.
— Открой ее.
— И это все, что тебе надо? — искренне удивился Люц. — Подумай хорошо.
— Я всегда хорошо думаю.
Пожав плечами, Люц раздвинул шторки. Галясов шагнул к карте. «Фашисты попятились! Фашисты отходят! Наши идут вперед!»
— Благодарю, комендант. Больше нам ничего не надо.
«Даже по-человечески с жизнью проститься не может», — заключил Люц.
«Из справки об обстоятельствах гибели партизана Великой Отечественной войны, майора госбезопасности Галясова Александра Васильевича.
Очевидец
На одной из улиц станицы я встретил группу партизан, которые шли под конвоем немцев и полицейских. Среди партизан находились три женщины. Все они несли на плечах лопаты, ломы и кирки. Немцы провели их в сторону кирпичного завода, расположенного в полутора-двух километрах от станицы и метрах в 20—25 от речки и камыша.
Когда я пришел к кирпичному заводу и спрятался в камышах, то увидел, что партизаны расчищали яму, которая была забросана известью.
Когда яма была очищена, то стоящие кольцом вооруженные немцы и полицейские собрались вместе и о чем-то тихо поговорили.
К яме подошли три женщины и стали лицом к немцам и полицейским. Немцы стали напротив них, а полицейские по двое с обеих сторон. Мужчины-партизаны также стояли в этом полукольце. Одна из партизанок попросила, чтобы ей разрешили сказать предсмертное слово. Говорила партизанка в красном платье. Я хорошо, навсегда запомнил этот момент, когда она сказала: «Мы умираем за то, что честно боролись за Родину, а когда наши вернутся, то вам, гадам, пощады не дадут и за нас отомстят».
Немцы что-то крикнули и, видимо, заставили повернуться к яме лицом. Когда они отвернулись, немцы дали залп из автоматов, и одна за другой партизанки падали в яму…
После расстрела женщин были подведены к яме 6 партизан. Немцы сделали залп из автоматов, и мужчины тоже попадали в яму… Затем таким же образом были расстреляны еще 7 партизан».
Утро следующего дня Люц начал, как обычно, с чтения рапорта начальника полиции Савчука. Тот сообщал, что настоящие друзья Германии с воодушевлением узнали о казни Галясова и его сообщников, что в Гривенской установилось наконец спокойствие.
Спокойствие… Его по-прежнему не хватало коменданту. После расстрела группы Галясова только было успокоился, как влетел начальник жандармерии Фукс. С порога выпалил:
— Партизаны в плавнях!!! В станице листовки! Испорчена линия связи!
— Уничтожить! Уничтожить на месте! — взорвался в истерике Люц. — Без допроса, без следствия! Я могу их видеть только мертвыми!
Вечером того же дня на окраине хутора Лебеди были расстреляны выловленные в плавнях местные мальчишки Заравка, Галай, Жванько, Лягайко, Назаренко, Овчаренко. Доказательство их вины было налицо — кусачки для проволоки. Они не просили пощады. На вопрос, сколько партизан еще осталось в плавнях, старший из них соврал, не моргнув глазом:
— Много!
В краевом управлении государственной безопасности есть уголок памяти о чекистах, погибших в годы Великой Отечественной войны. На мраморной плите золотом выбиты фамилии:
ГАЛЯСОВ А. В., ГЕРМАН А. А., КОВАЛЕВ Р. С, КОНСТАНТИНОВ И. Ф., КРАВЦОВ В. Д., КЦОЕВ Е. К., ЛАПИН М. Н., МИЛЮКОВ А. Д., РЯБИНИН Ф. И., ТИТОВ Н. И., ФАТЕЕВ И. Т., ШАПОВАЛОВ П. Д., ЗВЯГИН А. А.
Здесь, у этого небольшого мемориала, проводятся ритуалы торжественного посвящения в чекисты молодых сотрудников управления. Новичков напутствуют руководители управления, ветераны органов, наставники, представители партийной, комсомольской и других общественных организаций. В путь, полный всевозможных испытаний, их провожают и погибшие герои. Своими жизнями они учат беспредельно любить Родину, смело бросать вызов ее врагам и бороться с ними до последнего шанса.
А. Бесчастнов
ЧЕКИСТЫ ПРОТИВ «ЭДЕЛЬВЕЙСА»
Горячее дыхание фронта Краснодар ощутил в начале августа 1942 года. 24 июля немцы вторично взяли Ростов, и положение наших войск на южном направлении стало катастрофическим. Создавалась реальная угроза Северному Кавказу. Двумя мощными клиньями фашистские войска устремились в широкие задонские и кубанские степи, нацеливаясь одним из них на Грозный и Баку, вторым — на Краснодар, Новороссийск и Туапсе. Гитлеровское командование приступило к осуществлению своего плана под кодовым названием «Эдельвейс»…