Найти и обезвредить
Шрифт:
Еще издали он приметил размытое белое пятно на мосту. Попалась бы ему сейчас любая баба, под пистолетом заставил бы. Вот он, всегда за поясом, взведен и стоит на предохранителе. По мере приближения пятно на самом деле приобретало очертания стройной женской фигурки. Мишка прибавил шагу. Когда до молодки оставалось каких-то несколько шагов, та юркнула под перила и — вниз. Мишка огромным прыжком — следом.
Прыжок-то и спас его. Удар обрезком трубы пришелся по спине. Мишка метнул свое тело в сторону, на лету выхватил оружие и, падая, пульнул несколько раз куда глаза глядят. Послышался топот убегающих. Зато рядом… Рядом пыталась выбраться из юбки та самая молодка. Мишка нацелился сцапать
Мальчишка, попетляв по плавням, подходил к своему дому. Взялся уж за калитку, как тут его окликнул мужской голос:
— Парень, подожди!
Некуда деваться мальчишке, видно, кто-то его выследил.
— Не бойся. Узнаешь? — раздался тот же, только совсем тихий свист, что отвлек полицая под мостом и спас мальчишке жизнь.
— Чего надо?
— Зачем напали на полицая?
— А вам какое дело?
— Не ершись. Вы ждали полицая, а я шел за ним. Вы мне помешали, а я вам помочь не успел. А если бы мы заранее договорились…
— Кто вы такой?
— Трофим Иванович. Пастух. Заблудившийся пастух… Но это уже из следующего разговора. Приходи через четыре дня к старому причалу. Ровно в полночь. Там договорим. А сейчас — по домам… Кстати, кто вас надоумил с маскарадом?
— Сами… Мишку знаем. Он мимо бабы не пройдет.
— Ну артисты, — ухмыльнулся мужчина. — Зовут-то как?
— Серегой.
— Значит, Сергей. Мы еще повоюем, Сергей…
Комендант собрался вновь позвонить своему начальству и более решительно потребовать присылки подкрепления в гарнизон и карателей. В ответ на его позывные в телефонной трубке раздались непривычные щелчки и какой-то шорох. Люцу показалось, что кто-то, не желающий выдавать себя, слушает не только его крик, но и все его скрытые страхи. Коменданта сковал ужас.
— Савчука ко мне! Фукса! Немедленно!
«Господину коменданту Люцу от начальника полиции станицы Гривенской Савчука.
Докладываю, что возле самого кабеля в районе хутора Лебеди обнаружены свежие следы сапог. На самом кабеле найдены места зачистки. Кто-то, похоже, подслушивал разговоры… Предлагаем усилить патрулирование вдоль линии связи…
Продолжается расследование по делу о нападении на полицейского Остапенко. Арестован и посажен в тюрьму бывший комсомольский секретарь Мишка Породин. Но пока молчит, паразит.
Неизвестные подожгли рыбачьи лодки, из-за этого просим отсрочки со сдачей рыбы. Следствие продолжается…»
Черная бездна неба рассыпалась первым снегом. Какой человек не обрадуется ему, не помечтает…
Комендант Люц, глядя на снег, загадал самое сокровенное желание: вернуться домой, к жене и детям, живым и невредимым. Начальник полиции Савчук при виде снежного покрывала на земле, на крышах домов размечтался о том, чтобы из памяти станичников улетучилась Советская власть.
Александр Васильевич Галясов, подставляя ладони под залетавшие в подвал снежинки, думал о том, что суровые времена в жизни людей неизбежны, но легче они переносятся тогда, когда каждый выручает не себя, а товарища. Хотелось ему, чтобы это знал и помнил каждый, кого судьба
Сережка Овчаренко в это самое время живо представлял, какой можно было бы устроить фашистам «новогодний подарок», будь у них, шестерых друзей, оружие.
Его слушал новый знакомый — Трофим Иванович, с которым они встретились, как и условились, под старым причалом.
— Эх, если бы Ванька не смазал тогда под мостом… Из-за него полицая упустили. А так уже пистолет был бы. А с пистолетом автомат добыть — раз плюнуть. Потом пулемет, гранаты. Мы уже план составили, как освободить партизан. А теперь что? Эти гады по одному перестали ходить, поди подкарауль.
— А без пистолетов и пулеметов вы, значит, бессильны?
— Спрашиваете!
— А если бы я вам дал оружие?
— Всем сразу? Настоящее? — загорелся мальчишка.
— Настоящее, Сережа. Самое сильное. Бьет без промаха. И, главное, вас долго учили им пользоваться… Оружие это называется правдой. Фашисты брешут, что они Сталинград взяли, что казаки у Гитлера в особом почете, что твоих сверстников ждет райская житуха. И все это для того, чтобы казаки пошли против своих же. Кавалерийский корпус хотят собрать, обмундирование для предателей пошили. В Гривенскую сам Шкуро собирается поднимать станичников мстить Советской власти. Да, да, предводитель «черной сотни», что в гражданскую вырезала казаков семьями. Сейчас фашисты зовут казаков выступить против большевиков, а сами сгребают кубанский чернозем, грузят в вагоны и гонят в Германию. Цветочки на нем будут разводить. Скоро объявят мобилизацию населения, будто бы на строительство оборонных сооружений. А сами будут присматриваться к людям, самых сильных отбирать и увозить к себе домой. Как рабов.
— Откуда вы это знаете, Трофим Иванович?
— Пастухи, они все знают… Пока тут партизаны были в плавнях, люди были в курсе всех дел в округе. А сейчас наши, наверное, далеко ушли или не хотят выдавать себя. Не знаю. Вот кое-кто в станице от брехни и запутался… Хорошо бы, конечно, пленных вызволить, да сил у нас с тобой мало. Но помочь им все равно мы можем, когда будем делать то, что они делали — сообщать людям правду. Что такое листовка, знаешь?
Видно Трофиму Ивановичу, что хлопец разочарован: тут, мол, кровь проливается, а им писаниной предлагают заниматься. Парень с сожалением признался:
— Эх, не рванул я летом к партизанам. Мать пожалел. А теперь опоздал…
— Это пусть другие рассудят, опоздал ты или нет… А кто будет делать сегодня самые незаметные, но незаменимые дела? Тебя учили бороться за правду, так давай за нее бороться…
До большой дороги они шли друг за другом, след в след. Если бы кто-то заметил этот пунктир, проложенный по первому снегу, то решил бы, что здесь прошел один человек…
…Галясов проснулся от нового ощущения. Как-то по-новому гудит тело, не так, как обычно после побоев. Гул исходил из пола, из стен подвала, из самого, казалось, нутра земли. В окошко ворвался пучок света, метнулся по стене. Потом еще один, еще. Послышался гул моторов.
Проснулись другие узники, столпились под окном.
Галясов крикнул в окно:
— Эй, часовой!
Приблизились тяжелые шаги, в окне показались сапоги.
— Разговаривать запрещено. Ежели хочешь говорить, вызову офицера.
— Спросить хочу.
— А теперича и спрашивать поздно. Лучше марафет наведите. Гостей будете встречать. Скоро вас мно-о-о-го туточку будет. Вон какая сила идет. Все плавни вверх дном перевернем… А кто пить просит, вот вам. — И помочился в окно.
Всех пленников поразила не выходка полицая, их поразил вид чекиста. Галясов — улыбался! Будто не смерть грохотала рядом…