Найти и уничтожить
Шрифт:
– Стоп! – Родимцев выставил перед собой ладонь, будто ограждаясь от собеседника и потока информации. – Вы раньше бывали в этих местах?
– Нет.
– Как же вам удалось выбраться ночью из лесу, да еще в нужном направлении?
– Насобачился по лесу ходить, товарищ капитан. С детства у меня.
– Интересно, Максимыч, а? – Игорь повернулся к начштаба всем корпусом. – Гляди, немецкий у него с детства. Ориентирование в лесу – оттуда же. Как все сразу пригодилось, а?
– Ничего не вижу странного, – пожал плечами Роман.
– Ну, пока я тоже ничего такого особенного не вижу… – Дроботу показалось, что
Однорукий дядя Кузя, как звали его односельчане, при немцах остался работать пастухом, как и при советской власти. Ногу, точнее – стопу потерял не на гражданской, хотя успел в свое время повоевать. Несчастный случай на лесопилке, чего греха таить – по пьяному делу. Опрышко новая власть не заподозрила в связях с партизанами лишь потому, что перед самой войной дядя Кузя скандалил в сельсовете по поводу трудодней, обещал дойти до райкома, если надо – то и до обкома. Помнится, обругал власть в целом, что по большому счету было грехом посильнее брани в чей-либо персональный адрес. Конфликт не разрешился, началась война. Как коротко сообщили Родимцеву в УШПД, уже после прихода немцев, по поручению подпольного обкома, пастуха, а заодно и супругу его тетю Катю завербовали.
Как человек, достаточно опытный в подобных делах, Родимцев знал: агенты, подобные семейству Опрышко, по оперативной классификации относились к так называемой третьей категории. Их определяли как «исполнителей»: передавали нужную информацию в отряд не прямо через связных и разведчиков, а через промежуточные звенья – партизанских связных, проводников, подполье. Свежий предвоенный конфликт неожиданно помог – дядю Кузю немцы с подачи начальника кустовой полиции считали чуть ли не главным врагом коммунистов во всей Охримовке.
– Это наш план такой был, – пояснил Роман.
– Наш – это…
– Мой и Кондакова. Вернее, Кондакова и мой. Семен находился в лагере дольше меня, успел наладить кое-какие контакты. Близко сошелся с Василием Боровым, того склонили к сотрудничеству партизаны. Сам он в лагере оказался случайно…
– Опять случайно, – вставил Родимцев.
– Послушайте, товарищи командиры! – вспылил Дробот, которому осточертело сдерживаться и соблюдать субординацию. – Если вы мне не верите, если каждое слово ставите тут под сомнение, правда – лучше сразу в расход! Я в могиле лежал, с покойниками, меня уже ничем не испугаешь!
– Вас, товарищ Дробот, никто пугать не собирается, – успокоил Фомин. – Здесь не маленькие дети собрались. Мы не в игрушки играем, не в казаки-разбойники, должны понимать.
– Понимаю.
– Не вижу!
– Чего?
– Понимания не вижу! Именно потому, что здесь не игры, вам и задают такие подробные вопросы. Может, вас они задевают, обижают, вы через многое прошли. Только наша цель, вот с товарищем Родимцевым, – снять все, даже самые простые, нелепые, как вам кажется, вопросы в отношении вас.
Дробот промолчал, инициативу вновь перехватил командир.
– Итак, то, что некий Василий Боровой служил в полиции, поддерживая при этом контакты с партизанами, подпольем, сейчас не так важно. Если я верно понял из вашего предыдущего рассказа, он попал в лагерь из-за истории, не имевшей прямого отношения к его связи с отрядом, так? – Роман кивнул. – Этот Боровой, если я правильно все уловил, дал Кондакову, организатору побега, контакт в Охримовке. Пастуха Кузьму Опрышко, так?
– Я и говорю… – снова завелся было Дробот, но Родимцев остановил его знакомым жестом.
– Погодите, без спешки. Данный контакт вы, в свою очередь, получили от Кондакова. Когда его убили при побеге, вы воспользовались контактом, отыскав хату однорукого пастуха. Там вас укрыли, накормили, даже вымыли и кое-как приодели. Пока я правильно говорю?
– Так все и было, – подтвердил Дробот.
– Теперь следите за ходом моих мыслей и поймете, что меня волнует. Не только меня, вот товарища Фомина тоже, – командир слегка прокашлялся. – Если бы наши разведчики не появились у Опрышко, как вы собирались действовать? Сидеть в погребе, ждать конца войны, конца света, чего-то еще?
– Нет, – теперь Роман говорил более уверенно. – Нужно было, конечно, отлежаться, прийти в себя. Только оставаться у пастуха рискованно. Дядя Кузя пояснил: отряд, с которым он был на связи, не так давно снялся с места. Но я все равно собирался или искать партизан, или двигать к линии фронта, или же – думать, как можно связаться с нашими.
– С кем именно?
– Понятия не имею. С кем-нибудь. С нашими. У меня важная информация, передать нужно срочно, через кого – не важно. Если совсем честно, товарищи командиры… В общем, сам не представлял себе, как и до кого можно добраться. Мой спаситель, Кузьма, других связей, кроме как с ушедшим отрядом, просто не имел.
– Правильно, такой порядок агентурной работы, – подтвердил Родимцев. – Звенья, подобные пастуху Опрышко, обычно знают немного.
– И потом, – Роман вздохнул, – понимаете, я в тот момент, когда готовился бежать, во всем полагался на Кондакова. Он-то как раз хорошо подготовился, ему просто напарник был нужен. Вот для таких случаев, как я понял.
– Для каких? До меня не совсем дошло.
– Один погибнет, зато другой дойдет, сведения донесет.
– Если оба погибнут?
Дробот снова решил промолчать.
– Хорошо, – командир достал из кармана галифе кисет, полоски газеты, ловко свернул самокрутку, закурил. – Ладно. Допустим пока, что все это правда.
– Послушайте, а у вас что, есть другое предположение? – вновь не сдержался Дробот. – Вот кто я, по-вашему?
Теперь не спешил с ответом Родимцев. Не только потому, что не знал его, прикрывая сложность в оценке не до конца понятной ситуации напускной строгостью и играя при этом злого следователя: роль, к которой привык, проводя допросы еще до войны. Игорю очень хотелось, чтобы парень с наголо обритой головой – жена дяди Кузи сама потрудилась ржавой тупой бритвой, справедливо опасаясь вшей, – в штопаных галифе, старых резиновых сапогах с высокими голенищами и телогрейке, надетой прямо на застиранную исподнюю рубаху, убедил его: все, что случилось с ним, было именно так, а не иначе. Он сам должен постараться и аргументированно опровергнуть все, пусть и самые невероятные сомнения командира. Пускай они в свете законов военного времени абсолютно логичны и объяснимы.