Найти тебя
Шрифт:
— Ты превратился в отличного молодого человека, — сказал Ричард. Он долго и внимательно рассматривал своего внука, восхищаясь его умным лицом и сожалея об ужасной утрате, боль которой отражалась в его ясных серых глазах. — Бьюсь об заклад, что отец тобой очень гордился. У него были на это все основания.
Гарри просто не мог ничего сказать в ответ. Он ощутил, как слезы обожгли его глаза, но все же попытался сдержать свои чувства, крепко стиснув зубы и не позволив пролиться ни единой соленой капле.
Памела, которая под мышкой, как дамскую сумочку, держала своего любимого
— Привет, па, — сказала она. Несмотря на брешь в их отношениях, она была рада, что он приехал.
— Мне так жаль, милая. Я очень сожалею о вашей потере.
Он присел. Годфри подал Памеле бокал шерри со стола с напитками, стоящим за спинкой дивана. Золотистые жидкости весело переливались в хрустальных графинах под огромным комнатным жасмином.
— Налей мне виски, Годфри. Пожалуйста, неразбавленного, и не надо льда. — Дворецкий сделал все так, как просил Бэнкрофт, и принес бокал на серебряном подносе.
— Что-нибудь еще, сэр?
— Пока ничего, Годфри. Почему бы тебе не сделать перерыв? — Он отпил большой глоток и проследил, как слуга вышел из комнаты, тихо закрыв за собой дверь. Убедившись, что они остались совершенно одни, старик понизил голос и заговорил торжественным тоном: — То, что случилось с вами, ужасно. Но я хочу, чтобы вы все знали, что хотя я и не в силах вернуть Монти, но зато могу поддержать вас материально, чтобы жизнь текла в том же русле, что и раньше. Когда ты должен приступить к занятиям в школе, Гарри?
— Девятого, — ответил Гарри, ощущая огромное облегчение оттого, что дед переложил часть ответственности на себя.
— Сегодня вечером я позвоню твоему директору. Ты теперь стал главой семьи, мальчик. Это нелегкая ноша, особенно когда она ложится на плечи в столь раннем возрасте, но именно она может сыграть важнейшую роль в становлении тебя как личности. Смерть рано или поздно заберет нас всех, и твой отец посвятил тебе лучшие годы своей жизни. Тебе знакомо изречение иезуитов? Оно гласит: «Дайте мне ребенка младше семи лет, и я сделаю из него настоящего мужчину». Эти семь лет являются наиболее важными. Они составляют тот фундамент, на котором ты строишь свое будущее, а твой фундамент, мой мальчик, очень прочен. Тебе сейчас всего тринадцать, а ты уже молодой мужчина. И это может укрепить тебя еще больше. Ты понимаешь, о чем я говорю? — Гарри, казалось, не совсем понимал. Дедушка, засмеявшись, добавил: — Обязательно поймешь.
Он вынул толстый белый конверт из внутреннего кармана пиджака и передал его Селестрии.
— Это путеводитель по Италии для тебя и миссис Уэйнбридж. Вы едете в четверг. Рита проводит вас послезавтра утром и по пунктам уточнит ваш маршрут, а Фред отвезет вас в аэропорт. Все приготовления продуманы до мельчайших деталей. Не думаю, что твоей матери понравилось бы, если бы я положился на волю случая.
Селестрия сильно разволновалась.
— Спасибо, дедушка! — воскликнула она, испытывая трепет от того, что только она и ее дед знают истинную причину этого путешествия.
От внимания Ричарда не ускользнул тот факт, что Памела до сих пор практически не проронила ни слова. Она молча сидела на стульчике
— А сейчас оставьте нас с мамой наедине, пожалуйста, чтобы мы обсудили неинтересные вам детали, — сказал он, допивая содержимое бокала. Селестрия и Гарри вышли из комнаты.
— Слава богу, мы не будем бедными, — сказала Селестрия своему брату, когда они поднимались по лестнице. Гарри прищелкнул языком. Его оптимизм вернулся с волной, которую принес его дед.
— Вы с мамой иногда такие смешные, — ответил он. — Мы никогда и не собирались быть бедными.
Ричард Бэнкрофт хорошо знал свою дочь. Он знал ее слишком хорошо, несмотря на то что за последние двадцать лет они достаточно отдалились друг от друга.
— Что тебя гложет, моя девочка? — спросил он. — Твое красноречивое молчание мне о многом говорит. Я чем-то обидел тебя?
Щеки Памелы вспыхнули румянцем, и она выдавила из себя, опустив глаза:
— Я так ужасно себя чувствую. Я не попросила у тебя и ломаного гроша за эти двадцать лет!
— Возможно, ты когда-нибудь снова выйдешь замуж, Пам, но я по-прежнему останусь твоим отцом.
— Монти украл у меня все.
— Он знал, что я позабочусь о тебе.
— Он не подумал, какой позор навлечет на нас.
— Нет никакого позора, Пам. Все, кто любят тебя, сочувствуют.
— Поверь мне, есть много и тех, кто не сочувствует. — Она горько засмеялась.
— Если бы у него были просто неприятности, сомневаюсь, что он решился бы на такой отчаянный шаг. Должно быть, он был на самом краю пропасти, если пошел на самоубийство.
— Но это совершенно не похоже на него.
— У нас всех есть белые и черные стороны.
Она подняла глаза и пристально посмотрела на него. И вдруг вопрос, который таился где-то в глубине ее души более двадцати лет, прорвался наружу. Она никогда не решалась задать его, боясь ответа. Но теперь, когда ее мужа не было в живых, это не имело значения, хотя могло пролить свет на очень многие вещи.
— Ты ведь с самого начала знал, что у него скрывается за душой, правда?
Ричард медленно кивнул головой. Ему всегда удавалось заглянуть в самое сердце человека, это средоточие его намерений, амбиций и желаний. Монти, к сожалению, не был исключением из правил.
— Я никогда не любил его, — ответил он, тряся головой.
— Я так и думала, — сказала Памела, чувствуя, что стоящая между ними стена растворилась в свете откровенности. — Почему?
— Я никогда не доверял ему.
— В то время как все остальные ему доверяли. Почему же ты придерживался другого мнения?
— Потому что ты значила для меня больше, чем для кого-то еще. Ты ведь моя единственная дочь, Пам. Он был для тебя недостаточно хорош.
— А маме он нравился?
— Она не видела ничего, кроме его очарования и хороших внешних данных. А если вы с матерью вбили себе что-то в голову, ничто не могло вас остановить. И я отпустил тебя с ним — единственное, что я мог тогда сделать. Но я очень надеялся, что буду рядом, когда придется пожинать горькие плоды.