Назад в СССР 2
Шрифт:
В конце концов он проиграл всё, чем владел.
— Я два имения в карты проиграл.
— Какие имения в СССР, что ты несешь, брешешь! — скептически повел бровями Костя
— Молодой человек…— он снова укоризненно растягивал слоги, — Витя-Пианист тут всех знает, все знают Витю-Пианиста. Витя-Пианист никогда не лжет.
Он прервал свой рассказ и замкнулся. Я чувствовал, что он знает намного больше, чем готов показать.
— Авигдор, — обратился я к нему, — а что сейчас?
— Сейчас, если встречу здесь у «Березки» кого-нибудь, кто меня знает. Ни от рубля, ни от полтинника не окажусь.
— И не стыдно тебе, Витя, у этих мразей в шестерках бегать? — спросил Костя
— Раньше стыдно было, а теперь нет. Я же знаю, что Господь мне не просто так подаёт. Я людям помогаю, поручения выполняю, достаю всякое нужное для них. Вот они меня и благодарят.
— А что ты им достаешь?
— Всякое-разное. Вот вам, например, нужен же ваш фотоаппарат и пленки?
Глава 13
— И не стыдно тебе, Витя, у этих мразей в шестерках бегать? — спросил Костя.
— Раньше стыдно было, а теперь нет. Я же знаю, что Господь мне не просто так подаёт. Я людям помогаю, поручения выполняю, достаю всякое нужное для них. Вот они меня и благодарят.
— А что ты им достаешь?
— Всякое-разное. Вот вам, например, нужен же ваш фотоаппарат и пленки?
У Кости глаза полезли на лоб. Он подался вперед
— Чтооо? — негодуя вытаращился на Авигдора, — ты совсем страх потерял? Будешь шантажировать?
Но Авигдор совсем не обращал на него внимания, он налил себе еще. Залпом, по-мужицки осушил стакан, и, уже привычно, крякнул:
— Фун-да-мен-таль-но! У-о-о-х!
На этот раз он закусил килькой, поддев ее вилкой лежавшей тут же на газете, а потом откусил прямо от луковицы.
— Да я тебя… — Костя замахнулся и хотел врезать затрещину нашему собеседнику. Моя интуиция почувствовала неладное.
— Подожди, — я его жестом остановил, и обратился к бродяге, — Авигдор, чего вы хотите?
Он развернулся и триумфально улыбнулся:
— Вот это совсем другой разговор, молодой человек. Я хочу совсем немного человеческого участия и сочувствия. Затосковал я, что-то мне с вечера жизнь не мила. На душе как-то. Заворачивается моя душа в трубочку.
Его глаза сверкали хитринкой.
— А вот когда, этот — он кивком указала на Костю, — захотел ударить Витю-Пианиста, он будто скомкал эту трубочку. Витю-Пианиста, конечно, может ударить каждый. Но не каждый может потом выжить.
В его руке сверкнула тонкая заточка, напоминающая по форме длинное шило. Она выпала в его ладонь из рукава грязного пальто.
— Даю вам слово, молодой человек, что если когда-нибудь вы услышите, как играет Витя-Пианист, то ваша душа сложится в бумажный самолетик и воспарит на такие высоты, что вы наблюдая сверху над другими человеками будете чувствовать себя богом, сошедшим с Олимпа. А вот его душа полетит вниз, как камень. Злой он человек.
— Сколько стоит сочувствие? — Костя был в гневе, — что ты нам мозги пудришь трубочками и самолетиками?
— Нет, все же вы меня не понимаете…
Надо было прерывать этот спектакль.
— Авигдор, уберите свою иголку. Она нисколько не пугает, меня уже по-всякому убивали.
Я не стал ему рассказывать, что пару дней назал били кастетом и пытались выкинуть с поезда. Но после последней фразы опытный человек всегда может считать по глазам правду ли ему говорят или врут.
Витя-Пианист внимательно посмотрел мне в зрачки и снова спрятал свое оружие, убрав заточку обратно в рукав. Я остался доволен, тем, что пока нам удалось избежать столкновения.
— И я советую вам — будьте с моим другом повежливее, вы переходите границы. Мои деликатность и терпение могут закончиться.
— Советы странная штука. Знаете, как бывает с советами? Они нас устраивают лишь в том случае, если совпадают с нашими собственными намерениями. Но так и быть, сударь, если я переборщил, то приношу свои извинения.
— Авигдор, говорите прямо, что вы хотите за пленки и фотоаппарат.
Потом я сделал то, что от меня никто не ожидал. Я достал из кармана
— Как бы странно это для вас ни звучало, я благодарен Богу, что он вас послал ко мне. Господь, не даст соврать, я потрался проявить гостеприимство. Это для меня святое. Но вот, что я хотел бы вам сказать: у нас мало общего. Вы не верите в Бога, я это по глазам вижу, а я да. Вы прилично одеты, на мне лохмотья. Вы не пьете денатурат, когда вам плохо, а я пью. Но всё же кое-что общее у нас есть.
Он снова хитро улыбался. Только сейчас я заметил, что у него не хватает одного переднего зуба. Интересный стоматолог. Витя-Пианист достал смятую пачку «Столичных» и закурил.
— Насчет Бога — всё верно, ну, а претензии по одежде и денатурату не к нам, — ответил Костя.
— Молодой человек, если вы наблюдательны, то видите, что я совсем без претензий. Тот кто с претензиями пьет коньяк в аэропорту Шереметьево в ожидании рейса в Париж или Лондон.
— Так что же у нас общего, Авигдор? — я с интересом наблюдал за этим типом. Я уже и забыл, как часто в СССР встречались такие алкоголики-мыслители.
— Я не так, выразился, милейший. Не «что», а кто. У нас общие враги. Не зря я упомянул Бога, я думал, что уже никогда не смогу свершить возмездие. Но человек предполагает…
Витя-Пианист, а его называли Витей, потому что очень часто ему было проще представиться как Виктор, избегая расспросов о происхождении и значении еврейского имени, начал свой рассказ.
Несколько месяцев назад, в конце лета, он потерял друга. В среде фарцовщиков, его прозвали Седым, за то, что тот поседел очень рано, в двадцать с хвостиком. Это был один из его прежних клиентов, не забывших Витино добро и помощь, и поддерживающих в трудные времена.
Они иногда вместе выпивали. По его словам, Витя тогда не выглядел так плохо и не употреблял денатурат и политуру, сделавшую его кожу смуглой.
Хотя я лично в этом сомневался. По-моему надо пить беспробудно пару лет, чтобы потерять человеческий облик.
Однажды, Седому удалось схватить «перо Жар-Птицы». Так назывались особо выдающиеся и крупные сделки, заключаемые на нелегальном рынке.
Он сумел вызвать доверие у вдовы капитана дальнего плавания, лет шестидесяти пяти, которая понемногу обменивала накопленную мужем валюту. Сначала это были совсем небольшие суммы в сто или двести долларов.