Наживка для фотографа
Шрифт:
И Ленка, мгновенно успокоившись, с удовольствием отхлебнула изрядно остывший кофе, попутно отковырнув от соблазнительного пирожного самую большую и блестящую вишенку.
В тот вечер Леля играла Бетховена так хорошо, как никогда прежде. Страсть, обида, печаль — все чувства, переполнившие ее несколько часов назад, переплавились в пленительные звуки и зарядили всех такой энергией, что она передалась не только слушателям, но даже музыкантам оркестра. Когда стихли последние аккорды, оркестранты дружно застучали смычками о грифы скрипок и альтов. Публика долго не хотела отпускать девушку, заставляла ее играть на бис. Это был настоящий триумф!
«Жаль, Кшиштоф не дирижирует сегодня! — неожиданно для себя подумала Леля. — Он, как артист, поймал бы мой кураж и порадовался бы сейчас моему успеху. А впрочем, даже хорошо, что его нет в зале. И тем более — за дирижерским пультом. У него же, как у всякого великого художника, потрясающая интуиция. Ничуть не удивилась бы, если бы он по моей игре догадался, что я пережила бурный роман. С другим».
Леля боялась признаться даже себе: ей ужасно не хочется, чтобы Кшиштоф узнал об ее отношениях с Антоном. Казалось бы, что такого: она девушка свободная, Кшиштоф давно и глубоко женат. К тому же у них разные страны проживания, язык и традиции, куча родственников… Кшиштоф и сам, наверное, понимает: их отношения были обречены с самого начала. Не оставаться же ей навеки одной…
Пожалуй, признание в том, что у нее был роман с Антоном, могло бы стать маленькой женской местью иноземному донжуану. Нет. Пусть хотя бы тоненькая ниточка надежды останется. Как воспоминание о прошлом, как мечты о будущем… Как крохотный огонек, из которого они оба еще долго будут разжигать пламя вдохновения, без которого истинное искусство мертво.
Низко поклонившись публике и забрав с рояля охапку цветов, Леля впорхнула в гримерку. Она ликовала. Вот бы, как бабочка, взмыть к потолку этой маленькой комнатушки под звуки великой музыки, все еще звучавшей в ней! Музыки, над которой не властны ни время, ни мода… Вдруг на глаза ей попалась та самая злополучная газета, забытая кем-то в углу, и волшебное чувство исчезло. Гадость и предательство… Радость от триумфа была испорчена. Словно кто-то провел грязной пятерней по новому концертному платью.
Леля порвала газету на мелкие кусочки и с остервенением бросила их в картонную коробку, забытую кем-то в углу гримерки. Она раскраснелась, по щекам текли слезы. Леля случайно увидела свое отражение в зеркале и с омерзением отшатнулась. Неужели это всклокоченное, озлобленное существо — Ольга Рябинина, которой только что аккомпанировал большой симфонический оркестр и аплодировали сотни слушателей? Нет, это ее жалкий двойник, и он должен исчезнуть. Настоящая Леля справится с ситуацией, она сильная. Все, хватит, пора домой, отдыхать и отсыпаться…
Леля с облегчением плюхнулась в старенькую «девятку» рядом с Раечкой, которая предложила подружке, измученной событиями долгого дня, подбросить ее домой. Леля провалилась в сон и открыла глаза возле своего подъезда.
Антон понимал: оправдываться перед женщиной — самое неблагодарное дело. Особенно если ни в чем не виноват. Чем активнее он будет доказывать Леле свою непричастность к проклятому снимку, тем хуже станет выглядеть в ее глазах. Надо переждать, исчезнуть, залечь на дно. Пускай Леля ощутит пустоту рядом с собой и затоскует. Все-таки он занимал не последнее место в ее жизни, они были близки… Леля не из тех девушек, которые постоянно меняют увлечения, а он, Антон Смирнов, умеет ждать. Время и не такие головоломки распутывает, вот оно все и расставит по местам. Рано или поздно Леля сама позвонит ему. Надо только уметь ждать.
Приняв это непростое решение, Антон с головой ушел в работу. Каждый день он срывался на задания, сдавал статью за статьей, коллеги и начальство с удивлением отмечали, что стиль его письма стал более жестким и более острым. Дня не проходило, чтобы редакционные акулы не подлавливали его в курилке, требуя объяснений разительным переменам. Лишь Ленка Кузнецова не задавала вопросов и поглядывала на него сочувственно, даже жалостливо. Это Антону как раз не особенно нравилось. Не хватало еще, чтобы его, признанного редакционного мачо, жалели такие пигалицы, как рыжая Ленка. Впрочем, в редакции, заполненной завистниками и недоброжелателями, иметь верного друга даже женского пола было совсем неплохо. Антон порой сравнивал ее с Лелей. Сравнения всегда были в пользу любимой. Та — небожительница, живет искусством, порой улетает даже от него, Антона, в свои небесные дали. И хороша так, что мурашки бегут по коже, когда он вспоминает о ней. Любые мелочи: сгиб ее локтя, поворот головы, каждый пальчик, словно выточенный под клавиши рояля, — рождают у него восхищение и желание. А Ленка — совсем другое дело. Веселая, земная, заводная — такая понятная, обычная и симпатичная девчонка. С ней можно закрутить интрижку, но отнюдь не такой красивый роман, как с Лелей, — один на всю жизнь. Да и вообще, они настолько не похожи! Леля — академически-строгая, любит только классическую музыку, признает лишь серьезную литературу и театр. Да что там говорить: даже одеваются они по-разному. Леля — в изысканные платья и сарафаны, длинные юбки и романтические блузки, обожает шали и шляпки, носит длинные черные пальто с длинными шарфами и высокими ботинками. А Ленка всегда в джинсах, спортивных рубашках, куртках и кроссовках. Словом, роковая женщина — это сказано точно не про Кузнечика. В нее он никогда бы не смог смертельно влюбиться — так, как в Лелю. А впрочем… Короткая летняя интрижка еще никому не вредила. Может, Ленкин спортивно-мальчиковый стиль — только маска? Не монахиня же она, в конце концов. Он, Антон, увы, сейчас свободен. Обета верности никому не давал. Похоже, и у Ленки никого нет. Может, приударить за ней? Так просто, для развлечения. Тем более девчонка симпатичная. Слава богу, у них в редакции к подобным историям относятся снисходительно. Мол, дело молодое, люди сходятся, расходятся, лишь бы работе не мешало.
— Лен, а что ты делаешь сегодня? — спросил Антон, напустив на себя безразличный вид.
Ленка почему-то вздрогнула и покраснела. Так умеют краснеть только рыжие — краска залила не только ее лицо, но и шею, а веснушки сделались почти незаметны. Желтые глаза на минуту радостно блеснули, но тут же потухли.
— Извини, сегодня не смогу, есть одно дельце, — равнодушно сказала она.
Антон обомлел: получить отказ от Ленки — это было как-то… неожиданно. Ему казалось, он ей нравится. Юноша оскорбленно замолчал и с глуповатым видом принялся нажимать кнопки в мобильнике. Мол, не получилось, и ладно, как-нибудь переживем. Главное, была бы честь предложена.
— И чем же ты сегодня так занята? — спросил он равнодушно.
— Надо кое-что поснимать на ипподроме, шеф дал срочное задание, — ответила она. И внезапно добавила: — Не привыкла быть запасной. Даже если в основном составе такая красивая девушка, как твоя Леля. У меня, Тош, уже был печальный опыт «девушки на три дня». Это не для меня, Смирнов. Извини.
И Ленка, стараясь держать спину как можно прямее, вышла из комнаты.
Чем ближе Лиза и Федор подходили к ипподрому, тем больше волновалась девушка. Возле проходной ее ладони сделались влажными, ноздри стали подрагивать, как у норовистой лошадки, а стройные ноги, затянутые в джинсы, сбивались с шага на мелкую рысцу. Федор чувствовал, что нервы у подруги на пределе, и добродушно басил, отвлекая анекдотами от излишних волнений. Но все было напрасно. Азарт был у Лизы в крови, кровь играла, рождая где-то в районе живота слабое покалывание, а к горлу то и дело подступала легкая тошнота. Лизе как будто передалось волнение ее чистокровной гнедой кобылы Красотки. Та тоже в эти секунды переминалась на тонких ногах в полумраке конюшни, и атласные бока ее все чаще вздымались от нараставшего возбуждения. По суете вокруг кобыла догадывалась: скоро ее выведут на свет божий, где, вдохнув сотни волнующих запахов, изо всех своих лошадиных сил полетит она наконец по скаковой дорожке, посыпанной мягким песком, радуясь стремительному бегу, ради которого ее сотворила природа. А еще будет единение с хрупкой всадницей, краткий полет над препятствиями, которые только раззадорят обеих, и, наконец, усталое возвращение к полной кормушке в родной полумрак конюшни.
— Эх, люблю этот буржуйский спорт! — пробасил Федор. — Аромат навоза, лошадиной амуниции, ездовых сапог и французских духов… как вдохнешь все это, сразу понимаешь: жизнь удалась!
Федор мог ерничать сколько угодно, однако деревенские, густые запахи ипподрома, стук копыт по дорожкам и конское ржание — все, что неизменно кружило голову его подруге, пьянило и его. Федор вертел головой направо и налево, рассматривал конюшни, левады, где бегали красивые, отработавшие сегодня лошади, кони-качалки, в которых наездники выезжают на большой круг ипподрома, и внезапно тоже почувствовал странное волнение. Он даже на миг представил себя на месте Лизы — правда, не всадником (подходящий скакун для него вряд ли бы нашелся), а жокеем на беговой дорожке. Тем, что сидит, широко растопырив ноги, в легком коне-качалке и лихо правит резвым орловцем или американцем. Но, отогнав грезы, вновь почтительно зашагал рядом с подругой, приноравливая свой широкий шаг к ее мелкой стремительной рысце.
— Лизок, можно с тобой? — наконец решился он подать голос, когда подруга свернула налево, к одной из конюшен.
Лишь теперь, словно очнувшись, девушка наконец заметила спутника.
«Антон бы не спрашивал, — подумала Лиза, — он готов быть рядом с Лелей всегда, любой ценой. Боится оставить ее на пять минут. Глупый! Она-то его совсем не ценит». Однако вслух Лиза сказала другое:
— Нет, Федь, сегодня нельзя, надо еще переодеться, оседлать Красотку, мысленно пройти дистанцию, старт ведь совсем скоро. И вообще, туда нынче посторонних не пускают. Может, до конюшен дошли слухи о черном тотализаторе? Говорят, он в академии процветает. Вот и перестраховываются. Боятся, вдруг ты уже на другую лошадь ставку сделал и захочешь моей навредить. Короче, шагай-ка ты, Феденька, на трибуны. Ищи местечко на центральной, рядом с полосатой колонной, а я, обещаю, буду на тебя посматривать. Перед стартом дам знак. А ты внимательно следи за скачкой, потом подробно расскажешь, что и как было. А когда все закончится, встретимся у киоска с мороженым. Эх, везло же Анне Карениной! Она ведь только наблюдала за скачкой, а я все должна сделать сама…