Назло папе куплю маму
Шрифт:
Моя коварная ножка потянулась через мужа и осторожно приоткрыла крышку, пуская свежий воздух. И тут же юркнула обратно.
Не прошло и минуты, как я услышала голос.
– Открыла, да?
И снова раздался грохот от любителя вакуумов. Крышка встала на место. Когда мама в детстве говорила мне о том, что семейная жизнь – это тяжкое испытание, она явно имела в виду совместный сон с вампиром.
Ничего! Я не сдаюсь! Снова выждав время, я проверила, спит ли муж и снова потянула ногу к крышке, как вдруг ее схватили рукой. Теперь мою ногу держали положив на себя.
Но одной ногой мои конечности не исчерпывались. И я, снова выждав, открыла крышку. Мою руку мгновенно перехватили и сжали тисками. Через полчаса попыток, я поняла, что придется спать в духоте. Единственное, чем я могла пошевелить, так это совестью. Меня обняли так, что у меня чуть ужин обратно не попросился. Сдавили, как добрый ребенок офигевшего котенка и закинули поверх моих ног свою ногу.
– Значит, по– хорошему вы не хотите, мадам?
Мы лежали лицом к лицу.
– Спи, – прошипели мне.
Я повозмущалась, поняла, что освободиться не получается и уснула.
– Вставайте, хозяин! – постучали по крышке. Я сонно заерзала, открыла глаза, видя, как с моей груди поднимается светлая голоса со спутанными волосами и сонным прищуром. Зевнув, как лев на заставке кинокомпании, обнажив клыки и потряся головой, муж сполз с меня, а я размяла затекшую руку.
– Сегодня вам придется позировать для семейного портрета и не только, – послышался ядовитый голос Сморчка.
– Для чего? – переспросила я, резко встав и ударившись головой о крышку.
– Юный мистер Малеволент прочитал в списке, что разрешается среди личных вещей иметь фотографии родителей, – горделиво заметил Сморчок, злорадно глядя на то, как я потирала шишку.
– Пусть возьмет любой мой портрет, – послышался голос Рафаэля, который запахивал и поправлял халат.
– Я ему так и сказал! Но он сказал, что на портрете должна быть и мама! – вздохнул Сморчок.
– Ну дорисуй туда ее, – отмахнулся Рафаэль. – Там как раз есть немного места! В чем проблема?
Портрет! Не может быть! С меня никогда не рисовали портреты!
– Проблема вот в этом, – заметил Сморчок, а в комнату вошел Дэнфер, требуя семейный портрет, чтобы как другие ученики повесить его на стену в комнате.
– Я хочу, чтобы у меня в комнате висели и мама, и папа! – произнес он, тыкая в какой–то альбом.
– Я готов лично нарисовать, – голосом маньяка заметил гоблин, глядя на нас взглядом непризнанного гения.
Дэнфер взял меня за руку и потянул в сторону своей комнаты.
– Дэнфер, ты как? Сильно вчера испугался? – осторожно спросила я, глядя на ребенка, который был одет в такой же халатик, как и папа. И таким же сосредоточенным взглядом смотрел на список того, что нужно сделать перед поступлением. Он шел, спотыкаясь о список и что–то вдумчиво читал.
Внезапно он остановился и посмотрел на меня снизу вверх. Мне показалось, что он почему–то растерялся.
– Наклонись! – попросил Дэнфер, осматриваясь по сторонам, словно нас могли подслушивать. – Мама… Я должен тебе сказать… Только ты никому не говори…
– Что случилось? – спросила я, глядя на белокурое клыкастое создание.
– Вчера… – Дэнфер посмотрел на меня. – Мне очень хотелось съесть маму... Но папа схватил меня и сказал, что маму есть нельзя! Ты должна меня поругать! Но не сильно!
Этот серьезный тон вызвал у меня приступ умиления.
– Все в порядке, – вздохнула я, обнимая его. – Мама не обиделась. Мама все понимает.
– Правда? – посмотрели на меня вишневые глаза с явным недоверием.
– А сейчас тебе хочется съесть маму? – улыбнулась я, глядя на него.
– Эм… Нет… Но тогда очень хотелось… – произнес юный лорд, ведя меня в столовую. Он отодвинул тяжелый стул, а я присела, глядя на то, как он сам забирается на соседний и внимательно читает список. Когда в комнату вошел папа, я пожала плечами. Места для подвига не осталось.
– Завтрак, – послышался голос гоблина, а я смотрела внимательно на блюдо с крышкой, которое плывет ко мне. Дайте–ка угадаю! Вареные овощи! Дубль два!
Когда крышку раскрыли передо мной я увидела … кашу, похожую на цемент. Из «ляпушки» серой каши, похожей на овсянку торчала маленькая веточка петрушки.
Глава шестнадцатая
Я осторожно приподняла взгляд, видя, как внимательно и пристально смотрят на меня вишневые глаза.
– Мммм, каша, моя любимая, – вздохнула я, в упор не зная, что это за каша такая. И тут же улыбнулась. Осталось совершить подвиг и съесть ее.
Каша была сладкой, прилипала к ложке основательно. Предположительно переваренная овсянка, которая в детстве мечтала стать цементом.
– Ммм! – облизала я ложку, делая вид, что занята кашей. – Это – самая вкусная каша, которую я когда– либо ела… А еще так красиво украшена!
Я осторожно покосилась, поймав едва заметную тень довольной улыбки на бледном лице, которая тут же исчезла.
Я была близка к созданию культа этого мужика, который готовит мне еду. Лично.
– Бру–бру–бру! – делала соломинка, насыщая кровь в бокале кислородом. Скошенные довольные глаза внимательно следили за процессом, а Дэнфер улыбался.
– Не балуйся, – послышался строгий голос отца. Он вскинул бровь. – Где твои манеры? Ты должен вести себя в Академии так, как подобает представителю древнего и благородного рода!
– Это как? – спросил Дэнфер, сербая кровь из бокала.
– Это означает с достоинством, – негромко произнес Рафаэль и посмотрел на сына очень выразительно. – Не опускаться до баловства, нарушения дисциплины… Это понятно?
– А мама разрешила мне взять туда свистоперделки! – заметил Дэнфер, болтая ногами.