Не ангел

Винченци Пенни

А что еще она могла сказать: что Джек смыслит в издательском деле не больше близнецов, а то и меньше, что книга получится чрезвычайно дорогой в производстве и едва ли окупится? Оливера это только разозлит, и, возможно, он прав: Джек его брат, а брату нужно помогать. Что ж, наверное, «Литтонс» может себе это позволить, как сказал Себастьян. Все-таки Джек тоже Литтон.

— Ты выглядишь усталой, милая моя. Тебе нужно куда-нибудь уехать на выходные, это пойдет тебе на пользу.

— Я… надеюсь, — ответила Селия, раскрывая папку, лежавшую на столе. — Прости, Оливер, у меня очень много дел.

— Конечно, я ухожу.

Он вышел из ее кабинета и деликатно закрыл дверь. Селия удивленно

посмотрела мужу вслед, не в силах понять, как он может быть столь слеп и как она может быть такой гадкой.

Они решили поселиться в гостинице в Глазго. Селия сказала, что это будет выглядеть очень правдоподобно. Она оставила на столе расписание северных поездов, попросила Дженетт Гоулд заказать билет в мягком вагоне до Глазго, где ее якобы должна встречать Каролина, при Оливере напомнила Дэниелзу, чтобы он отвез ее с работы на Сент-Панкрас [32] . Кроме того, она попросила Каролину позвонить в течение дня ей в издательство и подробно сообщить о встрече, чтобы Дженетт записала это сообщение. В общем, Селия проделала все те маленькие тщательные хитрости адюльтера, которые в случае разоблачения придали бы преступлению еще более отвратительный вид, свидетельствуя о хладнокровном предательстве.

32

Сент-Панкрас — одна из конечных железнодорожных станций в Лондоне.

День ото дня Селия испытывала все возрастающий страх, дважды практически отменяя задуманное. Только страстная настойчивость Себастьяна и более сдержанные увещевания сестры не быть дурой: «Лови счастье, где можешь, Селия. Разве война тебя ничему не научила?» — убедили ее согласиться на эту поездку. Она смотрела на Оливера, когда они обедали, когда он сидел за рабочим столом, лежал рядом с ней в постели, на Оливера, которого когда-то так сильно любила, который и теперь был ей очень дорог и, во всяком случае, не заслуживал тех страданий, что она ему причиняла, потому что знала: он продолжает любить ее с невероятной преданностью и даже заподозрить не может, что она собирается сделать с ним и их браком. Суеверные страхи теснились в сознании Селии: что-то страшное случится с детьми, у отца будет инфаркт, Оливер заболеет — и никто не сможет ее найти. Ее отчаяние усугублялось еще и тем, что последние две недели Оливер был особенно мил с женой, благодарен ей и они почти не спорили. Селия заметила, что с нетерпением ждет от мужа каких-нибудь несправедливых упреков, резких замечаний. Вечером перед отъездом он нежно поцеловал ее и сказал:

— Я очень надеюсь, что ты хорошо проведешь с сестрой эти несколько дней. Ты заслужила отдых от всех нас. — (И Селия опять не смогла сдержать слез раскаяния и вины.) — Вот видишь, как ты устала, — добавил он. — Устала ухаживать за всеми нами. Особенно за мной. Возьми еще несколько дней, моя милая, почему бы и нет. Проделать такой дальний путь только ради выходных, по-моему, неразумно.

Но она сказала: нет, ни в коем случае, она так не может, она вернется во вторник утром, как и обещала. А себе поклялась, что это будет в первый и последний раз, что роман с Себастьяном пора заканчивать, что после этой поездки она вернется к добродетельной супружеской жизни и, не дожидаясь разоблачения, признается мужу в связи с Себастьяном, как только расстанется с ним, и заверит Оливера, что это было лишь минутное помутнение, которое закончилось, едва начавшись. То, что она испытывала к Себастьяну, было сродни наркотику, а это можно одолеть.

Селия

уже хотела ехать к Сент-Панкрас, когда позвонили из типографии и сказали, что в понедельник готовы приступить к новому изданию «Меридиана». В этот момент Генри Смит, молодой заведующий редакцией, которого Оливер поставил на место погибшего Ричарда Дугласа, вспомнил, что Себастьян Брук убедительно просил его написать небольшой текст, чтобы поместить его на фронтисписе нового издания. Оливер сразу же позвонил Себастьяну в его лондонский дом, но экономка сказала, что он уехал на выходные. Тогда Оливер позвонил в Суффолк, и Миллисент Брук довольно игриво сообщила ему, что Себастьян на выходные к ней больше не приезжает. Оливер извинился за то, что потревожил ее, и сказал Генри, что в понедельник утром первым делом нужно будет получить от Себастьяна текст послания. А в записной книжке он пометил не забыть спросить Селию, не поменял ли Себастьян место жительства.

— Я решила, что испытываю от тебя наркотическую зависимость, — сказала Селия в воскресенье за завтраком, полусмеясь-полуплача. Они ужинали и завтракали только в номере, опасаясь быть узнанными.

Себастьян заказал номер для новобрачных: «Вы прибыли сюда в качестве моей невесты, леди Селия», — великолепные комнаты, с просторной удобной кроватью, уютной гостиной и ванной, которая Селии особенно понравилась, потому что была достаточно большой и вмещала их обоих. Таков был их мир на выходные: надежный, теплый, бесконечно роскошный, и они вошли в него с восторгом и почти облегчением от сознания того, что наконец-то остались одни.

— Как это наркотическую зависимость?! — воскликнул Себастьян. — Мне это не нравится. Зависимость поддается лечению, а мне совсем не хочется, чтобы ты от меня излечивалась.

— Мне уже не вылечиться от тебя, — тихо ответила Селия, — мне никогда уже не вылечиться. Ты теперь часть меня, часть всего, что я делаю, и чувствую, и думаю. Я буду любить тебя до конца своих дней. Но, полагаю, я могла бы без тебя обойтись. Если бы пришлось.

— Ни за что бы не обошлась, — улыбнулся он ей, толсто намазывая хлеб маслом и медом. — Ты бы совсем, совсем пропала. И была бы отчаянно несчастной.

— Себастьян, это очень высокомерное заявление.

— А что тебя удивляет? Я страшно высокомерная личность. Как ты знаешь. И поэтому склонен к высокомерным утверждениям. Но я знаю, что прав. Ты теперь не можешь без меня обойтись, потому что ты изменилась. Ты другая. Та Селия, с которой я познакомился, такая сдержанная, владеющая собой и своей жизнью, — вот она, конечно, вполне обошлась бы без меня. Зато новой Селии я абсолютно необходим.

— Абсолютно?

— Абсолютно. А знаешь почему?

— Нет, — рассмеялась она, — знаю только, что это чепуха.

— Это не чепуха, леди Селия, — сказал он с очень серьезным выражением лица, — потому что новая Селия — ранимая, неуверенная — мое творение. Целиком мое.

— Ничего подобного.

— Чистая правда. А я — твое творение. Не следует этого недооценивать. Мы преобразили друг друга — любовью. И ты должна радоваться, а не спорить. Съешь-ка этот фрукт. Тебе полезно. А потом можно еще немного поваляться в ванной — и снова в кровать.

— Себастьян…

— Послушай-ка меня, — начал он почти резко, выбирая апельсин и принимаясь его чистить. — Мы наконец вдали от всех, о чем давно мечтали, мы теперь богаты временем, уже не нищие. Ради бога, давай же наслаждаться каждой золотой монетой этого богатства.

Селия взглянула на него. Себастьян вдруг как-то затих, глядя ей в глаза, и стал серьезен, почти суров. Она ощутила прилив желания к нему, настолько сильный, что не смогла усидеть на месте: встала и протянула к нему руки.