Не ангел

Винченци Пенни

— Какую?

Только не об отпуске, пожалуйста, господи, и не о выходных где-нибудь наедине с ним, это невыносимо — лучше, когда страдание и одиночество хоть как-то скрашиваются работой, общением с детьми, с прислугой.

— Я думаю, нам срочно нужно обсудить положение дел в «Литтонс» с ММ.

— С ММ?

— Да. Боюсь, у нас большие неприятности. Как совладелец, ММ должна о них знать. В любом случае ее суждения всегда очень здравы, и я бы охотно выслушал их.

— Большие неприятности? — тупо повторила

Селия, не в силах представить, что это может быть. — А какие, Оливер?

— Во-первых, связанные с Лотианами, — раздраженно вздохнул он. — Нам дорого обойдется, если они не откажутся от иска. Чего они, по-моему, не собираются делать.

— Да, я знаю.

Это уже лучше: хоть что-то постороннее. Хоть какая-то анестезия от боли. А боль была нестерпимая, и подступала она волнами, как при родах. И с такой силой, что Селии казалось, будто она вот-вот закричит. Потом боль снова уходила, оставляя ее без сил и словно давая небольшую передышку.

— И во-вторых… я, вообще-то, не хотел говорить тебе сегодня, ты, похоже, и так сильно расстроена. Но, боюсь, Брук от нас уходит.

— Как? — «Спокойно, не смотри на него, выпей еще бокал вина. Как быстро, как быстро он принял меры. Боже!» — Не может быть. С чего бы это?

— Ничего удивительного. Сегодня мне звонил Пол Дэвис: «Мак миллан» сделал им предложение, с которым я не в силах соперничать. По крайней мере, не теперь. Так что…

— Как несправедливо, — осторожно заметила она, — после всего, что мы для него сделали.

— Да, но и он тоже многое сделал для нас. Принес нам большие деньги.

— Но если даже и так…

— Что ж, таковы правила игры. Авторы вправе менять издателей. Особенно если они становятся популярными. Конечно, меня это задевает, но винить его я не могу. Естественно, я стараюсь как-то решить этот вопрос, но полагаю, что удерживать Брука нам не по средствам.

— Мне очень жаль, Оливер. — Это ее вина, она всему причиной. Не влюбись она в Себастьяна, не будь у нее романа с ним, не будь он разъярен и унижен, он никогда и не подумал бы оставить «Литтонс». Хотя они ни разу толком не обсуждали, что он сделал бы, если бы… «Перестань, Селия. Сосредоточься». — Мне очень жаль, — повторила она.

— Да. Такие вот дела. И еще… — Оливер опустил глаза, вертя в руках нож для фруктов, — есть сложности с проектом Джека.

— Что такое?

— Несмотря на то что книга о восстании сипаев вполне приемлема, она оказалась очень дорогой. Слишком дорогой. — Он немного помедлил, потом поднял на нее глаза. — Боюсь, я ошибся в ее оценке.

Такое признание требовало от него большой храбрости.

— А сколько раз я ошибалась, Оливер, — ласково сказала Селия. — И потом, ты ведь пока не знаешь, насколько успешно она будет продаваться.

— Конечно знаю. Она будет продаваться очень плохо. Должен сказать тебе, что я не расположен поручать Джеку

еще какие-то книги, по крайней мере теперь. Дешево изданная военная литература — такое невозможно. Нужно вкладывать все имеющиеся у нас средства в уже проверенные издания и в авторов, которые продаются большими тиражами. Так что здесь требуется принять серьезное решение… — Он посмотрел на нее, потом в бокал с вином. — Я сейчас говорю о будущем Джека в издательстве, понимаешь? В лучшем случае я должен буду сообщить ему, что в ближайшие два года книг по военной тематике нам не нужно.

— Ну что ж, тут ты прав.

— И необходимо действительно посоветоваться с ММ. Ты согласна?

— Конечно, Оливер, я согласна. — Селия подумала, что едва ли ММ придет в восторг от их с Оливером работы: вдвоем они умудрились довести «Литтонс» до крайне шаткого положения.

— Пришел ответ из «Литтонс», в котором говорится, что ни о полной, ни о частичной переделке книги не может быть и речи, — сказал Говард Шо. — Они намерены продолжить публикацию по плану.

— Понятно. Значит…

— Значит, нужно написать им еще раз и сообщить, что мы будем добиваться санкции на запрет.

— Вы думаете, это возможно?

— Уверен. Если это нам не удастся, если судья вынесет решение не в нашу пользу и книга будет опубликована, мы сможем подать на них в суд за клевету. И тем самым нанесем им огромный ущерб.

Минуту Джаспер Лотиан колебался, потом откинул со лба волнистые пряди и сказал:

— Прекрасно. Поступайте, как сочтете нужным.

— Но я снова должен спросить вас — вы уж извините, но это сделает и судья, — нет ли каких-либо нежелательных подробностей вашей личной жизни, которые вдруг могут обнаружиться в суде?

— Абсолютно никаких. У меня никогда не было никаких связей ни с одной студенткой.

— Вы готовы подтвердить это под присягой?

— Конечно.

— Я чувствую себя таким неудачником, — мрачно сказал Гай Уорсли, — глупым, бестолковым, жалким неудачником.

Джереми Бейтсон взглянул на него: Гай был совершенно пьян и выглядел неважно.

— Понятно, — попытался он успокоить брата, — но ведь ты не думал, что так выйдет.

— Нет. Конечно не думал. Но как я мог так сглупить? Просто не знаю, решил, что это было очень давно…

— Не так уж давно.

— Ну, может быть. Однако все, что было до войны, кажется из другой жизни.

— Это точно.

— И все-таки поверь мне… да, я знаю, что почти все в моей книге — вымысел. Это только отправная точка. — Бейтсон молчал. — Та девушка…

— Да?

— Та девушка, о которой ходили слухи. Ну, та самая.

— Я понял.

— Как ты думаешь, она еще там? В Кембридже?

— Сильно сомневаюсь, — ответил Бейтсон с ухмылкой, — ей сейчас уже, наверное, двадцать четыре года.