(не) беги от меня, малышка
Шрифт:
И теперь, когда Петр буквально парой фраз обрисовал мне ситуацию, куда я по глупости своей чуть не угодила и чуть не подвергла мальчика своего, нашего мальчика, ужасной опасности…
Меня сначала окатил дикий холод, изморозь практически. Такая, что губы заледенели. Оцепенела от кошмара.
А затем…
А затем жар.
Потому и у него, и у меня был единственно верный вариант, как провести эти полтора часа.
Я не собираюсь анализировать, почему я это делаю, почему опять меняю решение. Хотела
Но, лихорадочно перестраиваясь с первого в третий ряд на проспекте, чтоб не пропустить поворот, ощущая на себе постоянный жгучий взгляд моего пожарного, моего ангела-хранителя, моего любимого…
Я не собираюсь сопротивляться ему. И себе.
Вот только все же надо успеть… Надо сказать…
К сожалению, или к счастью, Петр не дает мне возможность разговаривать. Подхватывает меня на руки сразу, стоит нам выйти из машины.
Мимо ресепшена несет, как невесту, не позволяя ступить. Под изумленными взглядами администраторов.
В другое время мне было бы дико стыдно. Но сейчас… Плевать!
На этаже ставит на пол и тут же впивается жестким поцелуем сначала в губы, оглушая, а затем в шею.
Словно зверь, кусает, зализывает, опять кусает. Рычит что-то про то, что скучал, что ждал, что «какого хера свалила?»… Что накажет…
Каждое его слово, каждый звук отдаются по всему телу сладчайшей дрожью предвкушения.
И я уже не пытаюсь быть разумной, забываю про то, что хотела поговорить, предупредить… Про все забываю.
Не помню, как мы попадаем в номер, хватает благоразумия только на то, чтоб попросить не рвать блузу, потому что потом не в чем будет идти на встречу с губернатором…
– Похер, купим! – рычит опять Петр, опрокидывая меня на кровать, нависая сверху. И рывком дергает полы рубашки в разные стороны.
И да… Мне плевать. Я даже обстановку не могу рассмотреть, потому что плавлюсь в его руках.
– Охренеть…
Он кладет ладони, большие, горячие на мою грудь, сжимает прямо через белье. А я выгибаюсь от этой грубой, жесткой ласки. Которая вообще не ласка. Это словно… Потребность.
Опять все та же.
Животная потребность трогать, гладить, постоянно касаться, чтоб я на клеточном, тактильном уровне запомнила свою принадлежность. И не сомневалась больше. И не смела сбегать.
Петр что-то именно такое и рычит, торопливо тиская меня, раздевая, сдергивая все вещи, мешающие ему добраться до того, что принадлежит ему. Уже принадлежит.
А я смотрю. Не отрываясь, смотрю в его глаза, дикие, такие дикие. Переполненные желанием обладать.
Со мной сейчас не мой пожарный – романтик. И не настойчивый босс-захватчик.
Нет.
Со мной сейчас – мой мужчина. Единственный.
Это что-то кармическое,
Он берет меня резко, так же жестко, как и все, что до этого делал. Вообще не жалеет, не пережидает, не следит за моими эмоциями. Ничего общего с тем, что происходило в гостинице в Москве.
Я, почувствовав его в себе, большого, грубого, только раскрываюсь еще, позволяя ухватить за щиколотки и развести ноги, придерживая их на весу.
Эта поза странная, бешеная и в то же время максимально откровенная. Подчиняющая больше, чем даже коленно-локтевая.
Потому что тут имеет огромное значение именно взгляд.
Дикий, жутковатый даже, настолько собственнический, что становится не по себе.
Я всхлипываю задушенно, давя в себе крик.
– Давай, малышка, – хрипит Петр, уловив мой порыв, – покричи! Хочу слышать, как ты кричишь!
И тут же усиливает темп.
И да, я кричу, чувствуя, как меня это разрушает. И одновременно собирает воедино. Уже другой. Уже полностью его.
– Молодец… Не пробуй больше сбежать от меня, малышка, поняла? Ну? Поняла меня? – рычит он, не снижая амплитуды ударов, глядя, как меня буквально разносит на части, как мотает по кровати и удерживая беспомощно бьющуюся, ничего не соображающую жестко, с железной фиксацией так, как ему надо.
– Ах… – меня выгибает в мостик и искры из глаз летят. По телу такие судороги проходят, так трясет, что, кажется, весь мир сошел с ума, кинулся в свистопляску!
Голова кружится, и я даже не сразу понимаю, что меня отпустили. Верней, нет! Конечно, нет! Не отпустили!
Щиколотки отпустили.
Только затем, чтоб полностью придавить к кровати, заменить и так недостающий кислород в легких своим дыханием, дурманя еще больше.
Он во мне, на мне… Он у меня под кожей.
И так всегда было, кажется.
Или не кажется?
– Моя Лада, моя малышка, – хрипит Петр, двигаясь мощно, равномерно и жестко, – всегда моя будешь.
– Да, – соглашаюсь я перед тем, как кончить второй раз, мягко и сладко, с томной дрожью и выпадением из реальности, – да.
Нам не хватает полутора часов, конечно.
Так, на быстрый сладкий перекус.
Кажется, что и ночи, и суток не хватит.
Но дело не ждет, а потому приходится отрываться друг от друга.
Я огорченно разглядываю рубашку, прикидывая, успею ли заехать домой переодеться, но Петр и тут все решает.
– Я видел на первом магазины.
– Да, но тут все дико дорого…
– Пошли, скромняшка, – усмехается Питер.
Я иду в халате, что на контрасте с Петром Григорьевичем, который остался в своем стильном костюме, просто сменив рубашку, выглядит провокационно и скандально даже.