Не беси меня!
Шрифт:
– Здесь один товарищ постоянно меняет формулы, за каким-то бесом, и от этого все остальные расчеты слетают. Я вчера так тыкался, не мог причину обнаружить… - Удивительно, Хмель приговаривал о чем-то, реально касающемся дела. Очень заинтересованно.
– Ага. Нашел! Смотри!
Уже почти обнимая меня со спины, он начал второй рукой стучать по клавишам, что-то очень быстро поправляя.
– Видишь, теперь все встало на свои места! И график сразу получается наглядный! Вот эта точка, на которой эластичность по цене уходит в ноль, видишь?!
Это
– Хмелевский, еще одно движение - и ты меня просто расплющишь! В самый стол вдавил, мне дышать уже нечем!
Его голова медленно повернулась от монитора в мою сторону. Слегка подвинулся, давая мне возможность вдохнуть, но от этого ощущение опасной близости не исчезло.
Слегка прищуренные глаза оказались прямо напротив моих, с любопытством посмотрели, затем взгляд опустился на нос, и ниже - на губы. Я сглотнула от напряжения.
– А не пора ли нам поцеловаться, на радостях, а, Игнатьева?
– и начал медленно приближать свои губы.
Глава 35
– Ты охренел, что ли?!
– последнее, что успела выкрикнуть, прежде, чем он до меня добрался. Я попыталась упереться руками в его грудь, чтобы удержать на расстоянии, но просто не успела: Хмелевский перехватил запястья и закинул их себе на шею.
А потом, все-таки, наши губы встретились, как я ни старалась увернуться.
– Так еще интереснее, правда, Игнатьева?
– это он прошептал мне уже прямо перед поцелуем.
Как можно быть таким вредным гадом и так возмутительно хорошо целоваться? Мое тело, словно ждало этого прикосновения, встрепенулось и потянулось навстречу. Мозги вышибает, что ли, словно ударом тока под высоким напряжением, когда Хмель ко мне так плотно приближается? Веки опустились сами собой, и, кажется, даже руки мои плотнее обхватили его за шею, притягивая… Удовольствие, похожее на страсть к сладкому: знаешь, что вредно, знаешь, что больше нельзя, а продолжаешь точить и точить эти безумно вкусные конфеты… Так и я с Хмелевским целовалась: в мыслях заполошно трещали сигналы «SOS», «Аларм», «Тревога», еще какая-то ерунда звенела, вспыхивали мириады тревожных красных лампочек, а губы делали свое дело. Еще и телом к нему прижаться пыталась. Какой-то безнадежный треш, в общем.
А Хмель уже придерживал мой затылок, пальцами в волосы забрался, крепко сжал волосы, закидывая голову повыше, видимо, тоже для удобства, вторая рука угнездилась в районе лопаток, помогая удобнее выгнуться навстречу… Если бы не спинка офисного кресла, то неизвестно, как бы мы равновесие удержали. Потом и стул оказался бесполезным: Влад просто вытащил меня оттуда, на ноги поставил, потом попытался на стол усадить… Все это, не отрывая губ от моих, все так же жадно лаская ими, забирая остатки разума и дыхания…
Стоп! Вот на столе сидеть я не планировала! Мы так не договаривались! Это было грубым просчетом Хмеля: сменить дисклокацию. До меня дошло, что сейчас, похоже, все станет намного серьезнее, и простыми объятиями не ограничится.
Паника добралась до всех клеточек тела. Наконец-то.
– Отвали от меня! В этой конторе что, принято по вечерам женщин на столах раскладывать?!
– Оттолкнула его со всей силы, жаль, что пнуть не смогла, а так бы добавила, с удовольствием…
Хмель отдернулся, а потом застыл, обескураженный.
Я же вытерла губы запястьем, несколько раз провела, с силой, чтобы ничего не напоминало о том, что здесь творилось только что.
– Я в этот бордель возвращаться не собираюсь больше! Делай, что хочешь, со своей практикой, а ко мне не подходи близко!
Еле протиснулась между ним и столом. Стремительно понеслась к двери. Уже в коридор выскочила. Потом опомнилась, что все вещи там же, на столе остались. Пришлось делать очень глубокий вдох и возвращаться.
Хмель стоял на том же месте, где я его и оставила.
– Игнатьева, не дури. Я тебя насиловать не собирался. Просто хотел расположить поудобнее… - Вряд ли это можно было принять за извинение. Да он, похоже, и не собирался прощения просить или оправдываться. Просто факт констатировал.
Я молча скинула телефон, тетради и ручки в сумку и снова почесала к двери.
– Да ладно, что ты прикидываешься? Я же видел, что тебе это все понравилось!
– Возглас летел мне в спину у самого выхода. Мой поднятый средний палец был молчаливым ответом.
Как неслась по коридорам огромного здания, даже и не помню. Губы саднили и горели от того, как сильно я их пыталась оттереть. Было отвратительно. Стыдно, противно от себя самой, обидно, что так легко поддалась на провокацию. Знала одно: больше сюда ни ногой. Ни за какие коврижки. И пусть моя учеба пострадает, и пусть не видать мне красного диплома! В ноги упаду заместителю декана, буду лежать там, пока не разрешит работать с кем-то другим в паре. А если не разрешит - брошу универ, к чертям собачьим! Самоуважение намного дороже стоит!
– Надь, ты чего такая? Что случилось?
– Вовка открыл мне дверь с первого же звонка. Ключи от квартиры мне были вручены, но я ими не пользовалась принципиально. Весь такой домашний, в домашних шортах, босой, с голым торсом… Волосы на голове взъерошены, будто их кто-то граблями пытался причесать, да неудачно… Воплощение уюта, покоя и радости.
И я: взвинченная, злая, возмущенная, готовая что-нибудь пинать и колотить руками. Способная взвыть от бессилия и невозможности выпустить пар. Сейчас бы поделиться с кем-нибудь произошедшим, а не с кем. Малининой не расскажешь: обидится, что я до сих пор с обоими парнями играюсь, не оставляя ей шансов на счастье. А Вовке… как ему признаться, что я, поначалу, не очень-то и сопротивлялась, когда Хмель ко мне приставал?