Не бесите Павлика
Шрифт:
Он снова замялся:
— Будем считать, что я — неправильный лесник.
— Вот я бы с удовольствием сходила за грибами. С корзинкой. Маленьким ножичком, — мечтательно прикрыла в глаза, — Я помню в детстве мы ходили. Тогда еще было к кому ездить в деревню. Бабушка жила в деревянном доме. Зеленый с белыми резными наличниками и треугольной крышей. Приедешь, а у нее пирогами пахнет. А в печке стоит чугунок с картошкой, и на окнах белые накрахмаленные занавесочки.
Воспоминания нахлынули потоком. Я прикрыла глаза, чтобы Павел не заметил блестящих слез ностальгии, и погрузилась в прошлое:
— В
Поперек горла встал ком:
— Боже, я только сейчас поняла, как мне этого не хватает. Не хватает той жизни. Того спокойствия. Когда можно было жить, а не бежать куда-то сломя голову, забывая о том, что на самом деле важно.
Паша смотрел на меня пристально, не моргая, и я почувствовала себя глупо.
— Тебе, наверное, этого не понять.
— Почему?
— Ты живешь в таком месте… Звучит по-дурацки, но мне кажется, что оно лечит, — я скованно улыбнулась, — тебе повезло.
— Да я еще тот везунчик, — хмыкнул он.
— Серьезно. Да здесь нет ничего, привычного для городского жителя, но в то же время есть что-то большее. Настоящее. Здесь есть тишина, которую хочется слушать. Воздух, которым никак не надышишься. Господи, — я окончательно смутилась под его взглядом, — я несу полный бред, да?
— Расскажи мне о себе, — попросил Павел.
— Да нечего рассказывать. Живу одна, нет ни мужа, ни детей. Даже кавалера постоянного и то нет.
— Почему?
— Некогда. Некогда, я вечно работаю. С утра до ночи. Не подумай, я не жалуюсь. Хорошая работа, и зарплата неплохая. Я менеджер в крупном банке. Только вот ощущение, будто она жизнь мою забирает, оставляя взамен фальшивые фантики. Мне хочется заниматься другим… Мечтаю магазин цветов открыть, но боюсь, что мечты так и останутся мечтами. Разве что на пенсии на это время выделю, если доживу конечно, — хохотнула невесело и замолкла, потому что озвучивать мечты, на реализацию которых нет ни времени, ни сил, совсем не весело. Наоборот, горечь какая-то внутри разливалась.
— Как же ты очутилась на лесной дороге?
— Да вот впервые за полтора года выбралась в соседний город к подруге, а на обратной дороге сюда попала, — судьба, наверное.
— Наверное, — эхом повторил Павел и снова замолчал.
Сумерки незаметно сгущались, и на темном небосводе едва заметно зажглись первые звезды.
— Знаешь, — произнес он, задумчиво растягивая слова, — мне кажется, завтра снова будет хорошая погода. И мы вполне можем прогуляться в лес. За грибами.
— Спасибо, — прошептала чуть слышно. Голос сорвался, затих, а в груди защемило.
Проклятье! Это самый чуткий мужик из всех, что попадались мне по жизни.
Похоже, я влюбилась.
— Подъем! — меня кто-то тряс за плечо.
Я промычала, попыталась отвернуться и закутаться в уже привычно вонючий старый плед.
— Юля, встаем!
— Неет, — простонала, и попыталась засунуть голову под подушку. Запуталась в наволочке и бросила эту идею.
— Подъем! — повторил мой мучитель.
Я покачала головой и опять попробовала залезть под плед. Не дали. Стянули его в сторону. Вдобавок раздалось счастливое пыхтение и меня смачно лизнули прямо в ухо. Дважды. Потом туда же, в это несчастное ухо уткнулся холодный влажный нос.
— Да что б тебя! — проворчала, отпихивая от себя псину, — вы дадите мне поспать?
Хмуро смотрела на хозяина лачуги и на его пса, которые дружно смотрели на меня сверху вниз, и на их физиономиях пылал оптимизм.
— Кто-то вчера ныл, что хочет за грибами, — как бы между прочим произнес Павел.
— За грибами?
Он выразительно вскинул темные брови:
— Да. С корзинкой и со всеми делами. Или шутка была? Просто нытье для выпендрежа?
— Что? Нет, конечно, — в голове потихоньку прояснялось. — я хочу за грибами.
— Тогда вставай и пойдем, пока не жарко.
— Хо…хорошо, — растерянно кивнула и села, потирая лицо. Бродский воспринял мой подъем как команду к действию. Снова ринулся вперед, яростно размахивая хвостом, и норовя облизать меня с ног до головы. Еле его отпихнула.
Когда я вышла, то обнаружила готовый завтрак — тарелку с кашей, чай. Возле выхода гордо возвышались две корзины, одна такая здоровая, что в нее половина волкодава влезет, вторая поменьше. На столике у окна стояла кастрюля полная молока.
— Ты уже отдоил козу?
— Да. Пришлось встать немного пораньше.
— Как же твоя рука? — быстрый взглянула в сторону дровосека, — зачем ты снял повязку?
— Все прошло.
— Уверен? — мне вовсе не хотелось, чтобы из-за моей прихоти он снял бинты раньше времени и потом мучился от боли.
— Не переживай.
Ладно. Сказано не переживать, значит не буду. Дядька взрослый, суровый, сам знает как лучше.
Пока я завтракала, Павел копался у себя в комнате, шуршал, гремел дверцами шкафа, что-то насвистывал себе под нос, а потом появился на пороге с ворохом одежды.
— Примеряй.
— Это мне? — удивленно покосилась на вытянутые треники и клетчатый рукав, свисающий из кучи.
— А ты собралась идти прямо так? В этой футболке? Вот радости у комаров будет! Со всего леса слетятся. Еще и клещей за собой позовут.
— Ты прав, — забрала у него вещи, — дай мне пять минут.
Конечно, мне все было велико. Треники пришлось закатать в три раза и заправить в серые весь неприглядные носки. Рукава у рубашки тоже закрутила, так чтобы руки на волю выглядывала, волосы замотала в тугую шишку, и поверх повязала косынку.