Не бойся Адама
Шрифт:
– Пассионария?
– Не совсем. Похоже, на нее просто что-то нашло. Была девчонка как девчонка, скорее замкнутая, скромная. Родители – почтенные буржуа из Па-де-Кале. В конце концов пришлось упрятать ее в психушку.
– Как ее звали?
– Жюльетта Декомб.
– И Джонатан поехал за ней?
– Нет, он остался в Лионе. После больницы Жюльетта получила место преподавательницы в одном колледже в Юра.
– Тогда где тут связь с уходом Джонатана из организации?
Связь только хронологическая. Он ушел из организации сразу после этого инцидента. Точка. Надо сказать, он единственный из всех активистов навестил ее в клинике.
Поль кончил записывать. Лебель молчал и ждал новых вопросов.
– Кто-нибудь говорил вам о Вроцлаве?
– Не напрямую. Мне дали понять, что вас интересует март этого года из-за какого-то погрома в заграничной лаборатории. Верно?
– Вы смогли проверить, где был Джонатан в это время?
– Он не та птица, чтобы следить за ним круглые сутки. Наши люди время от времени наводят справки. Так что считайте, что вам повезло. Хотя не знаю, это может быть и случайность, но ведь в нашем деле не очень-то верят в случайность, ведь так? Ну так вот, в тот самый день, когда произошла вся эта история в Польше, Джонатан на своем мотоцикле проскочил на красный под носом у двух полицейских. Ему выписали штраф и пробили три дырки в правах.
– Где это случилось?
– В районе Белькур, в самом центре Лиона.
Керри и Поль обменялись взглядами: еще один след вел в никуда.
Лебель не нарушал молчания. Он похлопал себя по карману, снова достал пачку и вытащил сигарету.
– Я не буду курить, просто так мне спокойней.
– Да ладно, курите, – сказала Керри, которую вежливость инспектора сделала покладистой.
– Благодарю.
Лебель закурил и что есть сил затянулся. Поль завороженно смотрел на инспектора, ожидая, когда же дым выйдет наружу, но легкие бедняги страдали таким недостатком никотина, что поглотили его без остатка. Щеки инспектора стали цвета свежей ветчины.
Лебель улыбнулся, глядя на сбитых с толку собеседников. Он был явно рад восстановить вечно попираемое достоинство французской полиции и выложил свою последнюю карту:
– Ваше бюро связалось с нами только вчера. Мы не смогли копнуть глубже, и все же…
Он скромно замолчал, чтобы усилить эффект.
– …я взял на себя труд проверить, что делала Жюльетта в те дни, которые вас интересуют.
Поль прикусил губу. Такая проверка напрашивалась сама собой.
– И что же?
– Она отсутствовала в колледже как раз четыре дня. Уехала за два дня до погрома, вернулась на следующий день после. Официальный предлог: болезнь. Справки от врача нет.
Сильнейшее волнение охватило Поля. Выходит, интуиция его не обманула, хотя он уже внутренне смирился с такой возможностью. За погромом в Польше и вправду стояла женщина, и вот теперь он узнал ее имя.
– Жюльетта, – прошептал Поль.
– Вы знаете, где она? – нетерпеливо спросила Керри. – Можно ее допросить?
– Мы знаем ее официальный адрес, – ответил Лебель хитровато, – но не то, где она теперь.
– Что вы хотите сказать?
– Только то, что прелестная Жюльетта бесследно исчезла три недели назад.
Даже не заезжая в свой отель в квартале Сен-Жермен-де-Пре, Керри и Поль отправились на такси в Институт Пастера.
Шофер-камбоджиец рассматривал их в зеркало заднего вида и настойчиво предлагал совершить экскурсию по Парижу. Всю дорогу они отнекивались, так и не улучив минуты, чтобы обсудить разговор с Лебелем.
Поль еще накануне договорился по телефону о встрече с профессором Шампелем. Профессор охотно согласился принять их на другой день. Чтобы не стеснять себя в разговоре, Поль решил на этот раз открыться Шампелю. Был, правда, риск, что профессор упрется и не захочет сотрудничать со спецслужбами, но, если он согласится им помочь, они смогут узнать гораздо больше.
Немного смущенное признание Поля не вызвало никакой реакции у пожилого профессора. Казалось, что ему абсолютно безразлично, кто перед ним: секретный агент или коллега медик. Шампель был очарован присутствием Керри, благодаря которой число благодарных слушателей его рассуждений на любимую тему удвоилось. Вот и все, что его волновало.
– Нам совершенно необходимо прояснить некоторые моменты нашего предыдущего разговора, – сказал Поль.
– Охотно. Какие же именно?
– Мы говорили о генетической стабильности вибриона холеры.
– Да, она действительно весьма примечательна.
– Но не абсолютна? Вам приходилось сталкиваться с появлением совершенно новых штаммов?
– Мне кажется, я об этом уже говорил, – ответил профессор, нахмурив брови, словно отчитывая нерадивого ученика. – С 1992 года нам известен еще один вибрион. В отличие от всех, что существовали веками, он не распознается обычными сыворотками . Его обозначение – О39.
– Где он появился?
– В Бангладеш. Подозрения возникли сразу, потому что эпидемия 1992 года не щадила и взрослых. Между тем там, где холера эндемична, у взрослых обычно вырабатывается иммунитет. Исследования нового микроба показали, что антитела против вибриона не защищают от этого нового штамма. Последствия эпидемии оказались весьма серьезными.
– Откуда он взялся, по вашему мнению?
– Он появился путем включения в обычный микроб частиц генетического материала из множества штаммов не патогенного вибриона. От этого вибрион получил дополнительную защиту: он заключен в капсулу, позволяющую ему лучше сопротивляться внешним воздействиям и передаваться контактным способом. Кроме того, он обрел способность проникать в кровь. У одного из ослабленных больных мы наблюдали даже септисемию, чего никогда не бывает при заражении обычным вибрионом.
Профессор, – вмешалась Керри, пристально глядя на Шампеля, вы можете ответственно утверждать, что эта мутация носила естественный характер?
Я понимаю ваш вопрос, мадемуазель. Действительно, может показаться странным, что микроб, остававшийся веками стабильным, вдруг мутирует. По правде говоря, я не могу ничего исключить. Возможно, что эти изменения самопроизвольны, но их могли и… спровоцировать.
– В таком случае можно предположить, что это лишь промежуточная стадия?