Не бойся быть моей

Хьюит Кейт

Глаза Антониоса гневно сверкнули, губы сжались, стало ясно, что удар достиг цели.

Мужчина наклонился к Линдсей и произнес:

– Мне напомнить тебе, как ты любила меня, Линдсей? Каждую ночь в Нью-Йорке и в Греции.

Внезапно Линдсей ощутила горячую волну желания, окатившую ее и заглушившую даже боль.

– Я сейчас говорю не о постели, Антониос.

– Конечно, ты ведь отвечала мне взаимностью – хотя, по твоим словам, ты «тонула» в чем-то там.

Его голос лишь усилил томящийся в теле жар: не стоило отрицать

того, что секс всегда был сильной стороной их брака.

Вдруг Линдсей почувствовала, как мужская рука легла на ее колено, и резко открыла глаза.

– Что?..

– Вот лед и тронулся, – тихо произнес Антониос, и голос его ласкал ее слух.

Пальцы его уверенно скользнули выше, и она замерла, прочитав в его взгляде настойчивость.

– Я знаю, как к тебе прикасаться, Линдсей. Знаю, как заставить тебя закричать. А ты ведь выкрикивала мое имя, ты помнишь?

Кровь прилила к ее лицу, и ей пришлось собрать всю волю, чтобы не отреагировать на его ласку.

– Не надо, – прошептала она, не узнавая собственный голос, прозвучавший так слабо и робко.

– Что не надо? – спросил он по-прежнему тихо, но Линдсей почудились угрожающие нотки.

– Не прикасаться к тебе?

С этими словами рука его скользнула выше и легла между ее ног. Ощущая жар его ладони сквозь ткань джинсов, Линдсей едва не застонала, ощущая, как пульсирует кровь в венах.

– Что ты хочешь доказать, Антониос? – вымолвила она, отчаянно желая, чтобы тело не реагировало на его ласки. – Что я по-прежнему хочу тебя? Ну что ж – считай, что тебе это удалось. Я всегда тебя хотела. Но это ничего не меняет.

– Не может быть, – ответил мужчина, расстегивая пуговицу на ее джинсах.

Его ладонь скользнула внутрь, и Линдсей почувствовала между ног его пальцы – ощущение было таким ярким, что она застонала, невольно закрыв глаза и приподнимаясь на сиденье.

Откинувшись на спинку кресла, она позволила себе погрузиться в воспоминания. Да, Антониос всегда знал, как ее приласкать, как доставить ей наслаждение. И сейчас ему это удалось без труда, но ласки были тщательно выверенными, в них не было подлинной нежности. С трудом заставив себя открыть глаза, Линдсей посмотрела в его довольное лицо и произнесла слова, которые должны были внушить мужу отвращение:

– Да, ты можешь доставить мне незабываемый оргазм, но полюбить тебя по твоему приказу я не смогу.

Антониос замер, в мгновение расстегнул ремень и исчез за занавесками салона.

Линдсей откинулась на спинку кресла, едва сдерживая слезы и ощущая глухие удары сердца.

Антониос прошел салон первого класса и остановился в проходе, отделявшем его от бизнес-класса, глядя в окно, за которым темнела нескончаемая ночь. Он чувствовал себя загнанным в угол, рассерженным – ему казалось, что он поступил низко и подло, воспользовавшись желанием Линдсей, ее телом.

Чего он пытался

добиться? Доказать ей, что она что-то к нему чувствует? Но теперь он сам уверил жену в отсутствии каких-либо чувств и хотел, чтобы так и было, – все эти шесть месяцев усердно убеждая себя, что все кончено. Каких усилий ему стоило разыгрывать перед родными этот гнусный спектакль, убеждая их, что в его семейной жизни все прекрасно! Но он не мог поступить иначе – это делалось только ради матери, и, пожалуй, еще ради сохранения чувства собственного достоинства.

А может, он просто надеется вернуть Линдсей – как бы по-дурацки это ни выглядело? Потому что они любили друг друга и дали друг другу обет хранить эту любовь.

Антониос понимал, что пора прекратить эти бессмысленные метания в поисках ответа – который вряд ли придется ему по вкусу. Ведь то, что сказала Линдсей, объясняя свой уход, было просто смешно – да, он много работал и не всегда мог уделять ей внимание, но разве это причина для разрыва брака?

Сурово сжав губы, мужчина направился к своему месту.

Линдсей успела оправиться, застегнуть джинсы и сидела, отвернувшись к окну. Она не обратила внимания на возвращение своего спутника, будто тот был пустым местом.

– Прости, – тихо произнес Антониос. – Не нужно мне было этого делать.

Она молчала, и он воскликнул:

– Линдсей!..

– Оставь меня в покое, Антониос, – оборвала его она, и голос ее был печальным и надломленным. – Мне и так придется пережить непростые дни, притворяясь ради твоей семьи, что мы влюбленная пара.

Мужчина смотрел на жену, и ему отчаянно хотелось протянуть к ней руку и заправить выбившийся локон за ухо, провести пальцами по нежной щеке, утешить ее. Но он понимал, что Линдсей не нужно его утешение.

– Я собираюсь поспать, – сказала она и, не глядя на мужа, сняла обувь, взяла маску для глаз, откинула сиденье и укрылась одеялом. Надев маску, она окончательно отгородилась от Антониоса.

Лежа на откинутом сиденье с закрытыми глазами, Линдсей напрасно заставляла себя заснуть: ничего не вышло. Ее обуревали эмоции – сложная смесь гнева, сожаления, чувства вины и боли. Тело все еще ощущало прикосновение рук Антониоса.

«Забудь обо всем, – повторяла она себе. – Просто нужно пережить эту неделю».

Но при мысли об этом ее охватывал ужас: как она сможет это сделать? Даже когда она полагала, что они с мужем любят друг друга, жить в Греции было просто невыносимо. А теперь, когда он разозлен на нее и презирает, а она так безнадежно расстроена, у нее точно ничего не выйдет.

Линдсей сдернула маску, приготовившись к нелегкому разговору, но перехватила взгляд мужа, направленный на нее – в нем было столько нежности, отчаяния и неприкрытого желания, – и не смогла ничего сказать. Слезы защипали глаза, и ей захотелось броситься к нему.