Не бойся темноты
Шрифт:
И я жду.
Вечер. Утро. Ночь. День.
Вечер. Утро. Ночь. День.
Голова по-прежнему как бурлящий пчелиный улей. Всё гудит, и миллиарды жалящих крылатых мыслей разносятся в разные стороны, возвращаются и отовсюду несут тревожные сигналы.
Днём временами становится как-то спокойнее.
День, он вообще всё выбеливает. И цвета, и эмоции.
Вы замечали, как любят влюблённые вечер? Он их соединяет.
Вы замечали, как не любят влюблённые день? День разрывает, рассаживает, разъединяет. Он рассеивает внимание
День растворяет и обесцвечивает наши истинные сущности.
Мы гасим эмоции и под тяжким взглядом дня, как под взглядом великого Каа, идём, загипнотизированные, к нему в пасть.
И он нас переваривает, переламывает, перемалывает.
А вечер… Он словно выпускает нас из чрева, и мы, вдохнув свежего воздуха, бросаемся жить полной грудью. Жить своими оголёнными желаниями и страстями. Бросаемся есть жизнь самой большой ложкой. И так до утра, одни в снах, другие в барах, третьи в покрывалах. Мы обнажаем свои сути, как чужие руки обнажают нас.
Кто-то закрывает нас на засовы утром, и он же отпирает нас вечером.
Но снова день, и снова мы просыпаемся, падаем, надеваем земные скафандры и идём жить не своими жизнями.
Могли бы отвлечь дела, но дел у меня нет. Не могу сосредоточиться ни на чём. Пытаюсь вернуться к работе. В театре вряд ли простят за то, что сорвала сроки. Хорошо хоть не подвела с эскизами и подбором тканей. Успела главное закончить до того, как совсем расклеилась. Теперь бы не смогла. Пытаюсь взяться снова за карандаш или компьютер, но заканчивается это тем, что впустую брожу грифелем по бумаге или клацаю по клавиатуре бесцельно и безрезультатно.
Всё замерло. Как будто мир и время хладнокровны, и ничто не нарушает их течение по направлению к горизонту.
Как мне перевести мою земную женскую маленькую гибель на масштаб вселенной? Посмотреть с высоты и рассмеяться? Говорят, что когда представляешь себя частицей бескрайнего движущегося космического пузыря и видишь сверху едва различимую точку, которая носит имя твоей планеты, тогда любую боль как рукой снимает.
«Всё ничто по сравнению с вечностью».
Но нужна ли мне вечность без тебя?
Так проходят дни, а ночью я умираю вновь и вновь.
Каждую ночь умираю заново. Пью таблетки. Включаю везде свет. Зажигаю цветную, какая там нашлась, свечку в аромалампе на камине. Сворачиваюсь калачиком внутри кофты с твоим запахом, вздрагиваю и пытаюсь заснуть. Но это больше похоже на смерть. Так больно, и так страшно, и тьма. И холодно. Но виновата не осень. У холода другая причина – как будто дом покинуло человеческое тепло, а тело покинула душа. А может, она и покинула.
На самом деле, кому нужно это тщедушное, непослушное, мягкое и нервное тело? Возможно, даже душа сказала: «Эй, тело, ну, в общем, как разберёшься, зови».
Но сейчас в голову падает, как звезда, другая мысль. А может, ты и был моей душой?
Я – эмбрион. Я снова умираю. Душа и
Глава 8. Тик-так
Не знаю, какой по счёту очередной день.
– Гражданочка Мишель? Здравствуйте. Оперуполномоченный Коротков. Нашли искомое лицо. Я же говорил.
«Искомое лицо» оперуполномоченный Коротков произносит каким-то неживым голосом, как будто сообщает о чём-то без имени и рода. Но вот-вот из моей груди вырвется встревоженная испуганная птица. Вырвется, взлетит и навзничь упадёт на дощатый серый пол веранды.
– Он жив? – перестаю дышать в ожидании того, что сейчас услышу. Что бы ни прозвучало, главное, чтобы было слово «жив»!
– Жив. Здоров. Гражданин с вами сам свяжется. Он попросил не вмешиваться. Написал заявление, в котором просит прекратить в его отношении розыскное производство. Сделал в нем отметку о том, что нам можно уведомить родственников. Он жив и здоров, но просил не указывать его местонахождение. Дело житейское. Сами разбирайтесь и ждите от него вестей. Я к вам тоже подойду к вечеру. Дело закрываем.
Его голос прерывается, и звучат длинные монотонные гудки. Главное я услышала – жив!
И это то, что мне необходимо было услышать.
Остальное я доверю времени. Оно остановилось.
Оно летит только для влюблённых. У них всё летает, потому что они сами не касаются земли, и всё рядом с ними теряет гравитацию.
Всех остальных время душит, старит и примагничивает к земле.
Почему так громко тикают чёртовы часы?
Тик-так. Тик-так.
Не оставляю телефон ни на секунду. Раз нашёлся, значит, скоро позвонишь.
Но телефон молчит. Может быть, звук? Тереблю регулятор громкости, вдруг он на режиме «тишина», и понимаю, что я не оповестила сестру.
– Надин, есть новости. Не знаю, хорошие или плохие. Хотя не обращай внимания, заговариваюсь. Хорошие, Надь. Конечно, хорошие. Его нашли. Я не знаю, где он. Полицейский сказал, что дело закрывают. Он попросил не вмешиваться. Я ещё больше ничего не понимаю… Прости, что-то пришло! Вдруг от него?
Что-то в груди ойкает и перестает подавать признаки жизни. Сердце. Оборвалось. Почувствовало.
Стою неподвижно, боясь открыть виртуальный конверт. От него веет ночью. А ночью ничего хорошего не происходит.
Переключаю телефон непослушными пальцами. Они сбиваются, и я вновь и вновь возвращаюсь к неоткрытому сообщению. Вся сила притяжения заключена в одном послании с совершенно незнакомого номера.
«Мышь, прости. Пусть я трус, но мне нечего было сказать. Ты достойна всего того, что я дать тебе не смогу. Не ищи меня. Живи дальше. Ты ни в чем не виновата. Не забывай на ночь закрывать дверь. Береги себя и помни, я тебя люблю абсолютно. Но жизнь больше любви. И злее».