Не бойся темноты
Шрифт:
Глава 3. Кофта Соломона
На столе сгрудились мои яркие, цветастые, как юбки цыганок, эскизы и твои чёрно-белые исчирканные страницы. Строгие ручки перепутались с кисточками и карандашами.
Ты пишешь от руки и любишь всё фиксировать на диктофон. Чёрный блестящий маленький помощник всегда лежит в левом кармане заношенной огромной кофты крупной вязки.
История этой кофты навечно впечаталась и в нашу историю.
***
Пробираемся
Стоим, словно в музее антиквариата, и обсуждаем каждый привлекающий наше внимание предмет: стул, вазу или причудливый светильник. Ты на ходу придумываешь истории для всех. Постепенно добираемся и до медного самовара. Несмотря на то, что его левый бок изрядно помят, а сам он весь покрыт мелкой паутинкой царапок, самовар, как важный купец, напыжился и сверкает, подставляя лоснящиеся щеки солнцу и взглядам прохожих ротозеев.
– А этот пузатенький точно сбежал сюда, в Париж, вместе со своими хозяевами из революционной России. Такие медные самовары покупали только состоятельные люди. Видимо, он был им дорог. Точно. Достался от какой-нибудь пра-пра-пра… Хорошо тут с ними пожил. Посмотри, какие у него отъетые бока…
– Ну ви только гляньте. Ну ви только послушайте. Соломон, тут наши люди! – в ответ нашим фантазиям летит русская речь, и мы уже внутри горячих объятий незнакомой эмигрантки. – Какими судьбами ви у нас в Парижах? Дайте обниму, и мне есть что вам предложить! Я тут слышала, ви имеете желание вернуть раритет на родину. Так я разве против? И родина, и самовар вас за это отблагодарят. Ну что ви смотрите на меня? Берите антиквариат. Краник работает, дно не течёт.
– Какая красота! Вы из России? Нет, нет. Нам не нужен самовар, – едва успеваю ввернуть, пятясь от уже просватанного раритета.
– Я с Одессы. Здрасьте! Не хотите самовар, таки купите кофту на мальчика!
– Это вы про этого мальчика? – осматриваю я высоченного, широкоплечего тебя и развожу руками. – Да ваша кофта размера на два его больше.
Седая одесситка продолжает тираду:
– Ви своего мальчика видели? Это ж Эйфелева башня в штанах и с бородой. Как раз для него. Точно для него.
Ты, с высоты своего дюжего роста, щуришь огромные, чуть навыкат, пронзительно-синие глаза, сводишь непослушные брови и мотаешь головой. Упругая, порядком отросшая копна с золотистым отливом на твоей голове вздрагивает от заливающего улицу громкого смеха. Ты откровенно ржёшь. Именно ржёшь во весь голос и уже натягиваешь огромную мешкообразную вещь с железными пуговицами, напоминающими значки с выбитыми на них выпуклыми и потёртыми местами Эйфелевыми башнями.
– Ну что ви так широко улыбаетесь. Ей-богу. Берите, берите и не расчёсывайте мне нервы. Чистая шерсть. А шарф если ещё возьмёте, отдам почти задаром. Чисто французская вещь, одни пуговицы, смотрите! Сара вам говорит – вещь!
– Давай возьмём! Мальчику на вырост.
– Ты с ума сошел! Да в эту кофту влезет
– Ничего, давай возьмём. Мальчику на вырост. Скидку дадите?
– Ой, не надо меня уговаривать, я и так соглашусь! Вот, вот. Что я вам и говорю. Мальчику сколько лет? О-о-о, ну конечно, на вырост. Ви только посмотрите, какая у него тазобедренная композиция! Как у моего Соломона. Соломон, а ну, покажись!
Из-за завалов, ароматизирующих нафталином и откровенной старостью, выглядывает бородатый еврей лет шестидесяти пяти, больше похожий на какого-то маленького глиняного хотейчика. Он приподнимает круглые очки, суживает глаза, словно пытается узнать нас, но быстро теряет интерес и так же быстро исчезает.
– Вот! Это мой Соломон! Раскормила! Зато какие гены! Вот и ви и не заметите, как лет через десять и ваш мальчик начнёт расти вширь, и поверьте, ви ещё вернётесь сюда за размером побольше.
– Ты собираешься расти вширь? – мои глаза ещё больше, и я пытаюсь залезть второй в кофту, в которую точно поместимся мы оба. – Нет, не берём. Она слишком велика.
– Ви шо, с мозгами поссорились? Знаете, шо я вам имею сказать – не трепайте мои нервы. Обратно не пойдёт. Ви её мне ещё и растянули! – не прекращает вопить и взбивать воздух руками шумная продавщица антиквариата.
– Берём. Будем, в крайнем случае, использовать её вместо одеяла.
– Какой у вас толковый мальчик. Не то что мой Соломон. Ну что стоите? Открывайте кошелёк. Ви будете покупать, или мне забыть вас навсегда? – к нашему удивлению, она резко замолкает и подтыкает руками свои масштабные бока.
– Берём! – мы выдыхаем почти одновременно, наблюдая, как расползается в улыбке Сара, медленно, как в немом кино. Она широко разводит пухлые руки и делает шаг навстречу в желании обнять сразу нас обоих.
– Теперь я вас уважаю. Если будете у нас в Парижах, то мы с Соломоном вам рады завсегда будем.
***
Удивительно, как тебе идут вязаные вещи. Не пиджаки, не рубашки, не смокинги. А именно уютные вязаные вещи. В них ты сразу какой-то совершенно домашний, тёплый.
Так мы и прозвали мягкий сувенир из Парижа – кофта Соломона. Наверное, в её буклях прячутся маленькие смешливые пузатенькие эльфы-Соломончики. Точь-в-точь как тот муж болтливой эмигрантки Сары.
Всегда, когда мы ссоримся или ты приходишь в дом рассерженным либо встревоженным, стоит надеть эту бесформенную вещь, и мир, словно Сара, раскидывает свои добрые руки и становится таким, каким он был бы создан для влюблённых.
Как же ты возмущался, когда я нарисовала огромное сердце на спине этой кофты. Твои вечно лохматые брови сошлись, как тучи во время грозы. На высоком лбу появились предательские глубокие заломы, но ярко-синие глаза не изменились нисколько. Они были прозрачными, с переходом от дымчато-серого к кристально-голубому. И они источали любовь. Ты не умеешь злиться на меня. Отходишь быстро. То мгновение не стало исключением.