Не бойся темноты
Шрифт:
Включаю телефон и ставлю на максимальный звук, чтобы схватить трубку, даже если усну.
И падаю. И засыпаю. Без слёз. Без сил. Без снов. Без тебя.
Просыпаюсь от забористого звука, встряхнувшего застывший воздух. Незнакомый номер. Сердце вот-вот выпрыгнет.
– Гражданка Мишель? – замираю и не могу вымолвить ни единого слова в ответ незнакомцу. Булькаю, словно та выпущенная в прудик пучеглазая и с жабрами «Ольга Витальевна».
– А-а-а, что-о-о-о? А-а-а, да-а-а-а. – Непроизвольно зажмуриваю глаза.
– Ясненько.
– Дело?
– Гражданка Мишель, у вас пропал гражданин?
– Да, да. Вы его нашли? Где он… где?..
– Стоп, стоп. Не так быстро, гражданочка. Звоню с информацией, что розыски ведутся, не волнуйтесь – соответствующие службы оповещены. Я к вам завтра зайду для уточнения обстоятельств, вы будьте на месте.
– Я буду. Я очень буду. А можно мне тоже что-то предпринять? Я не могу вот так вот лежать.
– Гражданочка, я же вам сообщил – розыски ведутся, мы делаем всё возможное. Не волнуйтесь, все службы оповещены. Я к вам завтра зайду.
– Да, хорошо.
Лежу и смотрю в потолок, в одну точку. Мыслей нет. Как в бочке. Точно.
Рука как плеть лежит рядом со щекой. Слёзы не сбрасываю. Наволочка скоро совсем солёная станет, ну и пусть, какая разница. Буду лежать на солёной подушке, я же в бочке.
Главное, чтобы ты был жив. Остальное ерунда. Умоляю, будь жив. Сходить бы в церковь. Где ближайшая церковь? В городе точно есть. Даже помню, какая она изнутри. Откуда я это знаю?
Главное, вернуться до темноты. Ночью надо быть дома. Ведь ночью ничего хорошего не происходит.
Думаю, что нужно срочно умыться и высказать всё, что накопилось – ну хотя бы Матраскину. Это может помочь. Когда с кем-то или с чем-то разговариваешь, как будто разбираешь старый пыльный хлам в кладовых памяти. Разбираешь, выкидываешь, и прошлое видится яснее. Произошедшее перестаёт быть чёрным шумом, поглощающим мой мир. Мой маленький мир!
Хаос упорядочивается, и ко мне даже какими-то просветлениями приходит осознание:
А ведь Вселенная родилась из хаоса.
Значит, что-то новое родится и из моего.
К вечеру нахожу силы, встаю и шаркаю в ванную умыться. Всё невидимо глазу меняется в доме. Всё становится тяжелым: воздух, время, воспоминания, вещи. Вот и невесомые раньше тапочки стали невыносимо тяжёлыми.
На тумбе в ванной заботливо расставлены твои тюбики, бутылочки и букетик завядших ландышей – не помню, откуда он тут, – зубная щётка и крема. Где ты? Как ты там без своей любимой зубной щётки?
Неровное течение мыслей нарушает жалобное мяуканье. Из белой керамической пустоты на меня смотрят просящие жёлто-зелёные глаза.
– Матраскин!
Беру его на руки и невольно прижимаю к себе.
Ты не хотел детей. Категорически. А я верила, что
***
Сидим, как обычно, напротив друг друга. Ты читаешь мне вслух сценарий о каком-то любвеобильном дипломате-шпионе и его похождениях, я покачиваюсь и молчу. Потрескивает камин.
– Мышь, ты меня слушаешь или ты где-то не здесь?
– Послушай, должно же быть лекарство, когда никакие другие лекарства мне не помогают.
– Мышь, – хмуришь брови, поднимаешь свои пронзительные глаза к старой люстре с сосульками-подвесками, льющимися разноцветным дождём из серого абажура. Он как зонт раскинулся прямо над нами. Вздыхаешь, роняешь руки на колени, белые исписанные листы печально планируют на пол. – Мышь, сколько можно! Дети – это не лекарство.
– Ты хочешь сказать, что у нас никогда не будет детей?
– Мышь, ну давай не будем ссориться. И ты сказала за меня. Не хочу продолжать, давай не портить выходные.
– То есть ты боишься испортить выходные, но не боишься испортить мне жизнь?
– Прошу, не начинай! – ты демонстративно складываешь руки на груди домиком.
– Тогда давай хотя бы возьмём ребёнкозаменителя! – настаиваю я.
– Ты про собаку?
– Почему про собаку?
– В Финляндии так называют собак. – Я понимаю, что ты пытаешься уйти от разговора, и уже не препятствую.
– Мы не в Финляндии, поэтому возьмём кота. – Ты снова поднимаешь глаза к абажуру и вздыхаешь с видом мученика вселенского масштаба.
– О боги, Мышь! Представляешь, что будет? Шерсть да шерсть кругом.
– Ну и пусть. Зато в нашем доме будет добро, и каждый раз, возвращаясь, мы будем ехать и знать, что он нас ждёт дома.
***
Спустя год активного котосопротивления я тебя уговорила. На сомнительного ребёнкозаменителя – стареющего кота из приюта. Имя ему придумал ты – Матраскин.
И Матраскин ждал. Надин беспрекословно всегда, когда мы уезжали, укотосыновляла хвостатого. И каждый раз наша с ним встреча была шумной. Он и сейчас тебя ждёт. Ложится напротив двери и смотрит, смотрит, смотрит.
При каждом шорохе он вострит ушки и начинает смахивать хвостом по полу влево-вправо. Он ещё не понимает, что произошло. А может, как и я, понимает умом, но сердце прислушивается к каждому шороху.
По утрам ты с Матраскиным принимал душ. Такой ритуал был. Просыпались одновременно кот и его человек. Кот, как древние кошачьи пращуры, шел нога в ногу так важно, словно вёл через пустыни своего большого человека на святые места. Если человек отвлекался, он крюком хвоста подволакивал для скорости и точности похода.