Не будите Гаурдака
Шрифт:
— Во, брехло!!! — грохнул он могучим кулаком по столу, и непривычные к такому обращению высокие тонкие кружки подскочили и дружно попадали в обморок. — А как он от собственной лошади деру дал и нас Хель знает где бросил, он не похвастался?..
Часа через четыре, когда малодушный дезертир в пятнадцатый раз был уличен, изобличен и заклеймен всем багинотским сообществом, когда даже самые преданные почитатели громадного отряга слегка утомились в двадцатый раз выслушивать все подробности дневных событий,
— Олаф?.. Олаф?.. Олаф?.. Эй, Олаф, я говорю!..
— А?.. Что?.. — неохотно вынырнул из глубин веселой мужской беседы рыжий воин.
— Тебе не кажется, Олаф… что здесь стало… так душно… чтобы не сказать… духовито?.. — уже спокойнее, мелодично и многозначительно проворковал бархатный голосок слева.
— Нет, — пожал покатыми плечами конунг. — Наоборот. Людьми запахло.
— Вот именно. Людьми, — фиолетовая дама брезгливо скривилась, прикрывшись объемным кружевным платочком, пропитанным приторным удушливым парфюмом как песок на дне реки — водой. — И этим разведенным пойлом. И вчерашним рагу. И рыбой. И луковым супом с чесноком. И дымом. И еще боги знают чем.
— Ага, тебе тоже это нравится! — обрадованно заулыбался отряг. — Душевный запах! У-ух-х-х-х!.. До печенок продирает!.. Аж глаза выскакивают! Вот только несет тут чем-то… противным… откуда-то… с твоей стороны даже вроде… Но ты не обращай внимания. Наверное, в подвале крыс морили.
И сделал попытку снова вернуться к потерянной нити разговора.
— Олаф?.. Олаф?.. Олаф?.. Да Олаф же, я говорю!..
— А?.. Что?..
Тонкая белая ручка по-хозяйски легла на его огромную лапу и проворно и легко скользнула в мозолистую ладонь размером с ковш. Нервные пальцы шевельнулись, заманчиво щекоча.
— Ты… не желаешь… э-э-э-э… выйти… со мной… подышать воздухом…
Отряг недоуменно сдвинул рыжие брови и заморгал.
— А сейчас я чем дышу, по-твоему?
Чернявая дама выдернула руку, закатила под лоб глаза, и раздраженный стон невольно вырвался сквозь стиснутые мелкие белые зубки.
— Олаф… Ну, при чем тут воздух… ну, как ты не понимаешь… Я… хочу с тобой поговорить…
— Так говори.
— …наедине. По делу. Кое о чем… важном…
Конунг задумался.
В его понимании, если знатная незнакомка поздно вечером в шумном трактире сообщает, что хочет с тобой поговорить наедине о чем-то важном, это могло означать только одно.
— Куда пойдем? — без дальнейших пересудов взял гиперпотама за рога он.
Фиолетовая дама, будто с самого начала ожидала только такой исход беседы, заговорщицки оглянулась по сторонам, привстала и приложила алые губы к самому уху героя вечера и дня.
— Встречаемся в конюшне. Там никто не сможет нам помешать… мой дикий северный зверь…
И, не дожидаясь ответа, коброй выскользнула из-за стола и была такова, только через гам и звон посуды чудом долетел до него зазывный шепот:
— Торопись…
Ворота
Все еще слегка озадаченно покачивая патлатой рыжей головой и хмыкая в ответ своим мыслям, юный отряг вчетверо увеличил ширину прохода — тяжелые ржавые петли тоже весьма удачно даже не скрипнули — и боком протиснулся в образовавшийся проем.
— Эй, ты где? — в полголоса позвал он и вопросительно зашарил глазами по длинному ряду добротных стойл, уходящих во тьму в конце длинного конского сарая.
Несколько мгновений лишь тихое пофыркивание лошадей над низенькими дверцами стойл было ему ответом, и он уже начал было подумывать, что не все инструкции надо бы воспринимать так буквально…
Как вдруг темнота за фонарем ожила.
— Я здесь, мой повелитель… мой отряжский буйвол… мой северный гигант…
Брюнетка, имени которой Олаф за весь вечер даже не узнал, плавно выступила в круг тусклого янтарного света и текучим движением руки освободила упрятанные в серебряную сетку волосы.
Низкий грудной голос, казалось бы, негромкий, заполнил неожиданно всё пространство, притягивая, маня, обволакивая, лишая воли и разума.
— Иди же ко мне… иди… иди… иди…
— Извините-извините, дамочка. Только после меня.
— Что?!..
— Я говорю, милочка, выйди на пять-десять-пятнадцать минут, подожди снаружи… а у меня к его конунгскому величеству есть тайный деловой разговор… секретной важности…
Олаф, будто очнувшись от чар, вздрогнул и затряс головой.
— И у тебя… тоже?
Перед недоверчиво ухмыляющимся ликом северянина гордо предстал министр финансов.
Он был пьян.
— Что значит — «тоже»? Это что еще за «тоже»?!.. Я не знаю, какие у тебя к ней дела, а у меня к тебе — государственные! Конфети… конфифи… кондефи… кондици… Конь-фидель-цианные!.. Поэтому, лапочка, соизвольте покинуть… э-э-э-э… данное помещение!..
— А если я откажусь? — зловеще прищурилась дама в адрес невесть откуда взявшегося конкурента.
— Я буду кричать, — убеждено заявил министр.
— Пять минут — и чтобы духу твоего сивушного тут не было, алкаш! — фыркнула как разъяренная кошка брюнетка, развернулась в вихре складок и оборок, и вылетела в ночь.
Главный кошелек державы времени зря терять не стал.
— Послушай, Олаф… ничего, что я тебя так… без «вашего величества»?.. А то и без того целыми днями что ни слово — то «вашвеличество, вашвеличество, вашвеличество»… Как будто его предок был первым человеком на Белом Свете! А не собирал пошлину с торговцев на базаре вместе с моим сто тринадцать лет назад!.. Павлин расфуфыренный… Заносчивый индюк…