Не был, не состоял, не привлекался
Шрифт:
Очень мне не нравилось, что нормальному человеку, семейному, участнику войны могут впаять по незаконному закону пять лет.
Огласили обвинительное заключение, Еремей себя виновным не признал, а девки-свидетельницы держались уверенно. Вот только они плохо подготовились и путались насчет размера бот, хотя утверждали, что покупали для одной из них. А я-то знал номер обуви жены Еремея. Он мне сказал.
Получалось, что ботики покупательнице не подходят. Однако все прошло быстро. Прокурор гнул свое, я свое. Суд удалился в свою совещательную каморку, вскоре появился, все встали, и Антонина огласила приговор: «Именем РСФСР… Бу-бу-бу… Пять лет лишения свободы…».
«Приговор понятен?» – спросила, как положено, судья. Еремей кивнул и сказал очень
Я огорчился, но не сказал Антонине и Володьке ни слова. Написал кассационную жалобу. Еремея я больше не видел.
Немного позже в канцелярии суда я узнал, что кассационная коллегия городского суда жалобу удовлетворила и дело прекратила.
И уехал Еремей в свою Рузаевку. К семье. Без бот. Девкам-лжесвидетельницам ничего не было. Антонина удачно вышла замуж за того самого старшину, что караулил Еремея. Володька стал известным адвокатом и оказался моим соседом по даче. Мы частенько встречались, но Еремея не вспоминали.
Получился отличный советский «хэппи энд».
Однажды, году эдак в пятидесятом прошлого века, у меня появился клиент – директор спиртзавода в Смоленской области. Внешне он походил именно на сотрудника этой важной промышленной отрасли, обеспечивающей государству немалые доходы, а его гражданам счастливые часы и, к сожалению, нелегкие последствия. Цвет лица, а также носа говорили о том, что директор не чуждался дегустации. Однако он был совершенно трезв и вежлив. Он рассказал мне, что его бывшая сотрудница, молодая одинокая женщина, уволилась и переехала в Кунцево, что под Москвой. Она назвала директора фактическим отцом своего новорожденного и потребовала алименты, а Кунцевский народный суд иск удовлетворил. Закон разрешал матери подавать иск по ее месту жительства. Директор в судебном заседании не присутствовал. Он сказал мне, что не он отец ребенка и попросил вести это дело дальше. И вот в одно прекрасное утро я отправился в Народный суд, в Кунцево. Судья находился в своем кабинете. Он встретил меня недружелюбно. Это был сравнительно молодой человек в военной гимнастерке. Я предъявил ему ордер на ведение дела, он осмотрел мои очки, импортные, портфель и шляпу критическим взглядом и сделал замечание, что, вот мол, адвокат выспался, позавтракал, побрился, наодеколонился и пожаловать изволил, когда у судьи настало время обеденного перерыва. Я, конечно, промолчал.
Читая дело, я обратил внимание на то, что истица работает в нотариальной конторе. Между тем, еще не переступив порога суда, я заметил вывеску нотариальной конторы. Она находилась по соседству с судом. Стало быть, неприязнь судьи могла быть мотивирована сочувствием не только к матери-одиночке, но и к тому же знакомой труженице «правового поля», как нынче любят высокопарно выражаться.
Знакомясь с делом, я с удовольствием заметил, что в протоколе судебного заседания в двух местах обозначена дата, исключающая утверждение будто директор – отец младенца. Написав кассационную жалобу, я проявил «нордическую хитрость». А именно: в кассационной жалобе упомянул дату на одной из страниц протокола, но умолчал о другой странице, на которой красовалась та же дата.
Выступая в кассационной коллегии Московского областного суда, я доказывал несложную теорему, что сама истица и суд опираются на события, которые не могли произойти в упомянутые на странице такой-то дате. Директор в эти дни был в отъезде. Председательствующий строго спросил меня, утверждаю ли я, что в протоколе стоит именно эта дата? Я ответил утвердительно. Судья велел мне подойти к столу и, открыв дело, показал, что дата другая, именно такая, какая истице требуется. Я посмотрел и заявил, что дата подчищена. Судья еще строже спросил, на каком основании я обвиняю в подлоге суд. Тут я попросил открыть другую страницу дела и судьи увидели, что там красуется именно та дата, которая опровергает иск. Решение суда было отменено, директор был рад и называл меня золотым человеком.
Вывод напрашивается очень простой: надо внимательно читать документы, которые подписываешь. Особенно когда творишь липу.
В наши дни наука без промаха может установить – отец ответчик или же нет. А полвека тому назад время генетики, сексологии и прочих наук еще не настало.
Был на самом деле директор папашей младенца или нет, мне неизвестно. Клиент утверждал, что не был. Меня устраивала формула, что клиент всегда прав.
Многие уверены, что «13» приносит неудачу, скверное число. Некоторые верят, что им оно приносит успех. К ним относится 13-й чемпион мира по шахматам Каспаров. Правда, он и по другим поводам частенько имеет особую точку зрения. На мой взгляд, это число не заслуживает внимания. Простое число, ни на какое-либо другое не делится. Только и всего. Однако в память врезался один эпизод, случившийся в декабре 1952 года именно тринадцатого числа.
В тот памятный день я с начала и до конца рабочего дня читал материалы уголовного дела в канцелярии Львовского областного суда. Мне предстояло написать жалобу в порядке надзора, вернувшись, домой, в Москву. Я хотел улететь из Львова назавтра утром и поэтому работал не вставая. Без перерыва на обед. Дело было заурядным. В ту пору аптекари и чиновники изобрели простенькую комбинацию, позволяющую направлять потоки мелочи за сдаваемые в аптеку порожние бутылочки и пузырьки прямиком в свои карманы. Ручейки тогда были мелкими – сотни рублей, максимально тысячи. Обстановка для комбинаций с миллионами и миллиардами долларов в стране еще не созрела. Протоколы судебного заседания и материалы следствия были на украинском языке, однако стандартные судейские обороты речи были понятны, и лишь один раз я попросил мне помочь, когда не знал, какой месяц украинцы называют словом липень.
Мне удалось управиться, и я вышел усталый и голодный на плохо освещенную и какую-то мглистую и промозглую декабрьскую улицу. Побрел в гостиницу, думая о прочитанном, о противной погоде и не замечая ничего вокруг. Когда я вышел на площадь, меня вывел из некоторого оцепенения могучий рык уличных репродукторов. Бас диктора буквально рокотал, когда произносил слова «…Шпигунов та диверррсантов» и «…инфаррркт миокарррда». Я остановился и понял, что вещают о зверствах врачей-убийц. Стало ясно, что сделан важный шаг в борьбе против космополитов. Среди еврейских фамилий профессоров убийц затесались, для отвода глаз, имена Егорова и Виноградова, личного врача Сталина. Похоже было, что наступает решительная фаза.
В гостиничном буфете не оказалось ни водки, ни коньяка и я с горя удовольствовался стаканом ликера, приторного и противного.
Ранним утром я улетел в Москву. В салоне самолета оказался еще только один пассажир, молодой офицер. Так мне не доводилось летать никогда. Он предложил мне сыграть партию и вынул из сумки дорожные шахматы. Я попытался развлечь себя тем, что вначале нарочно сделал несколько нелепых ходов, но затем заиграл старательно. Офицер играл не сильно, и бессмысленные первые ходы его не удивили. Вскоре он сдал партию, поблагодарил и убрал шахматы. Я думал, что он спросит, какая у меня шахматная квалификация, а я удивлю его, признавшись, что я мастер. Увы. Улучшить настроение не удалось.
В Москве вечером я зашел к товарищу. Его отец, русский литератор еврейской национальности, был мрачен. Он сказал, что надо запасаться полушубками, валенками и кирзовыми сапогами. Возможна поголовная ссылка, как уже случилось с разными народами.
До сих пор историки спорят, реально ли готовилась депортация евреев в отдаленные районы после суда и казни врачей убийц или же нет. Угадать, что планировал Сталин, практически невозможно. Он был великим мастером неожиданных вариантов и, когда надо, не оставлял следов.