Не был, не состоял, не привлекался
Шрифт:
Меня и моего тезку художника разместили в одном номере. Он сказал, что после ужина мы должны пойти посмотреть знаменитое Чрево Парижа, тогда еще не ликвидированное. Мы просто обязаны не спать, а смотреть, не только ради себя, но и ради друзей, тех, что не в Париже, а в Москве и мечтают о Париже. Кварталы Чрева действительно впечатляли. В одном переулке пахло яблоками, в другом грибами… Машины подвозили продукты, и шла разгрузка. Позже эти разнообразные продукты развезут по магазинам, ресторанам, кафе. Миша делал наброски в блокноте. К нам подошли и, насколько я понял, хотели вступить в коммерческий контакт, полагая, что Миша интересуется ценами.
Особенное впечатление на меня произвела сцена разгрузки фуры, доставившей выпотрошенные коровьи туши. Ловко маневрируя на узкой улице, шофер поставил машину так, что задний бампер почти соприкасался со стеной дома.
Времени на сон осталось немного. И когда первым для нас с соседом ранним парижским утром в дверь постучали, никто не хотел вставать открыть дверь. Снова стук, затем щелчок замка, официант открывает дверь и входит с подносиками и ставит их прямо на тумбочки при кроватях. Кофе, булочки… На следующее раннее утро снова стук в дверь. Сознательный полуголый Михаил вскакивает, дверь открывает официантка, не обращая внимания на мужской стриптиз, ставит кофе и удаляется, не аплодируя.
О специалитете Чрева Парижа – луковом супе – классики рассказали все. И об Эйфелевой башне, Триумфальной арке, Лувре, Елисейских полях и многом другом – тоже. Могу лишь добавить, что в музее Родена мне было очень холодно, а в Нотрдам де Пари священник протягивал туристам для поцелуя руку в лиловой нитяной перчатке. Мы с ним обменялись взглядами, и он мне руку протягивать не стал. То ли сообразил, что я атеист, то ли догадался, что я несу ответственность за ужасную юридическую ошибку далеких предков.
Еще нас сводили в кино, посмотреть фильм будто бы описывающий французские нравы. Моим соседом оказался средних лет мужчина, не то алжирец, не то марокканец. Он пытался вступить со мной в диалог и жестами показывал как он не одобряет французов. Языковый барьер надежно предохранял меня от проявлений солидарности с борцом против французских империалистов.
В программу входило также посещение Версаля. Чудесный парк, но, увы, январь. И кое-где на стенках с огорчением увидел столь знакомые и на Родине автографы. Правда, не кириллицей, а латиницей.
Еще посетили город Сен-Сир, известный своей военной школой, а в нем детский садик. Там, как и положено, ребятишки играют, рисуют и им даже доверяют не только лепить, но и обжигать какие-то керамические штучки. Французские дошколята были веселы и довольны жизнью. Они с интересом изучали туристов. Я высоко поднял одного малыша, и сейчас же ко мне выстроилась очередь. Потом группу приняла директриса школы и мэр – коммунист. Директриса не блистала красотой, но имела французский шарм. А мэр сказал, что если бы во Франции руководящей была бы коммунистическая партия, то они сделали бы все лучше, чем у нас. Нас угостили вином, а на вопрос о том, как бы французы реагировали на полный запрет употребления вина за рулем, он ответил, что была бы грандиозная забастовка, а может быть, революция.
Позже я еще дважды бывал во Франции на шахматных соревнованиях. В 1986 году в Гренобле и в 1988 году в Бельфоре. Там проходил международный турнир, пригласили в качестве гостей М. Ботвинника и, заодно, меня. Небольшой город имеет славную военную историю. На открытие приехал министр внутренних дел Шевенеман, Он немного поговорил со мной по-немецки и, на всякий случай, спросил, где я изучал немецкий язык. Мне показалось, что это вопрос профессиональный, по линии внутренних дел. Я отчитался о своем прошлом, не имеющем отношения к подобным делам. Свободного времени было немного, и я мало смотрел по сторонам. В Гренобле я обратил внимание на то, что среди группы школьников, которые под руководством учительницы парами шли по тротуару, не меньше половины не европейского происхождения. А названия магазинов какие-то милитаристские – Редут, Полигон и т. д. Отблески военной славы прошлых лет. Снова побывал в Париже. И действительно первые дни в Париже запомнились крепче, чем остальные.
Собираясь в круиз, я решил взять с собой фотоаппарат, хотя никогда ранее этим делом не занимался. Фотоаппарат-лейку взял у тестя, опытного любителя. Он объяснил мне, как наводить и на что нажимать и я прилежно щелкал.
Из Парижа в Гавр мы возвращались поездом. Выехали поздно вечером. Спать хотелось безумно. Вагон отапливался оригинально – пол был теплым. Повесить мою лейку на крючок не вышло, и я положил ее на верхнюю багажную полочку. А в Гавре туристов торопили, призывали к сознательности – задержка отплытия корабля стоит очень дорого. И я, конечно, фотоаппарат забыл. Спохватился в каюте, когда корабль начал отчаливать. Более опытный спутник, услышав об этом от меня, сказал, что это дело нешуточное, дома могут обвинить в том, что я продал фотоаппарат! А это тяжкий грех. И мы быстро поднялись на палубу. К счастью доброго соседа провожал его друг. Я крикнул ему, что аппарат лежит на багажной полке в первом вагоне в первом купе. Повезло, что такой удачный случился адрес. Отплыли. Предстояло обогнуть Пиренейский полуостров и идти в Неаполь. Вскоре прикрепленный к нашей группе переводчик сказал мне, что пришла радиограмма, аппарат найден, его перешлют в Неаполь, и я должен буду оплатить пересылку. Поскольку туристу выдавали на всю поездку 19 долларов минус два на цветы на могилу Маркса в Лондоне и коммунаров на кладбище, Пер ля Шез в Париже, такая оперативность меня не обрадовала. Однако ронять достоинства перед тестем я не собирался. Но аппаратик отправили в Москву, и доллары остались при мне. В Москве меня пригласили в контору Интуриста. В большом кабинете солидный мужчина вручил мне письмо, где по-французски была написана одна фраза, что посылаем аппарат туриста имя рек. Моего убого полученного в институте знания французского хватило, чтобы перевести ее вслух. Но начальник вызвал интеллигентную переводчицу, выслушал ее, а потом вручил мне аппарат, доброжелательно пожелав не быть забывчивым. Обрадовавшись, выйдя на улицу, я вынул пленку, и она на глазах немедля почернела, засветилась. Это было для меня неожиданно. Я был уверен, что ее засветили бдительные пограничники.
Пропали мои кадры Русалочки в Копенгагене и парка в Версале. Фотографировать я больше не пытался.
Один мудрый английский писатель саркастически сформулировал, что все скоты скотского хутора равны, но некоторые равнее. Не имеющая к нему отношения женщина как-то сказала: «Польски женщины гаронц, (горячие, стало быть), особливо жидувки». Мне, твердо стоящему на позициях интернационализма, (не в афганском, а в нормальном варианте), симпатичны все нации, однако итальянцы вызывают особую симпатию. Прославлены итальянские художники, скульпторы, архитекторы, строители, композиторы, музыканты, певцы, артисты, поэты. Между прочим, один итальянец был награжден природой множеством талантов сразу. Леонардо да Винчи, конечно. Да, еще и футболисты. Итальянцы мне симпатичны, хотя в древности их предки очень не любили моих древних предков и нанесли им крупные геополитические неприятности.
Побывав несколько раз в Италии, я укрепился в своих симпатиях. Немудрено, что Италию любили такие непохожие друг на друга писатели как Гоголь, Горький, Хемингуэй. И поэт Бродский, завещавший, чтобы его похоронили в Венеции. Так что утром 25 января 1961 года, когда корабль «Эстония» вошел в бухту Неаполя, я испытал некоторый подъем. Я посмотрел на Неаполь с палубы корабля снизу вверх, а позднее со смотровой площадки сверху вниз. Город спускается амфитеатром к Неаполитанскому заливу. Красиво, но, несмотря на рекомендацию «Взгляни на Неаполь и умри», я остался жив. И правильно сделал, потому что позже видел Рио-де-Жанейро с подножья гигантской статуи Христа, возвышающейся над городом. Я не могу согласиться с бакинцами, когда они говорят, что Баку похож на Неаполь, хотя Баку красивый город. Понимаю, что я не вправе претендовать на объективность оценок красоты разных городов. Это просто так, к слову пришлось.
Неаполь по-русски – Новый город. Такой вот – итальянский Новгород постарше наших. Ему более двух тысяч лет. Город-миллионник с высокоразвитой промышленностью, переполненный шедеврами архитектуры. Кстати, глядя на город со смотровой площадки, я обратил внимание на один большой завод. Вся его территория была застроена производственными сооружениями. Между цехами пролегали узкие проезды с рельсами для внутризаводского транспорта. Земля дорогая. Умеют экономить, однако.
Поздним вечером я в группе спутников вышел погулять по набережной. Один знающий товарищ пояснил, что мы находимся на мысе Санта-Лючия. Мыс знаменит благодаря известной неаполитанской песенке того же названия. Мысок украшало небольшое здание полицейского участка и, неподалеку, прозрачная плексиглассовая будка чистильщика обуви, светящаяся, как фонарь. Молодой парень-чистильщик танцевал в своей тесной будке, и видно было, но не слышно, что он пел. Желающих чистить ботинки я не заметил.