Не было бы счастья
Шрифт:
– Дай мне подкову, – попросил он подмастерье.
Недомыка логично рассудил, что лучше использовать раскалённую подкову, она де намертво прирастёт к копыту, даже гвоздей не понадобится. Естественно сам он взял подкову из горна клещами, горячо ведь. Кузнец потянулся за раскалённой железякой не глядя. Ждан, конечно, засомневался, может стоит сказать, что подкова раскалённая. Но его разум произвёл сложный анализ ситуации. Результатом явилось следующее умозаключение: кузнец постоянно работает у огня, его руки закалились и жара не чувствуют, а стало быть зачем его лишний раз предупреждать? Пальцы мастера сомкнулись на раскалённом металле. Ни разу в жизни Ждан не слышал, чтобы мужик так громко визжал по-бабьи, и чтобы баба так ругалась по-мужски. Напуганный криками кузнеца конь дал дёру, раскидав стоящие на пути телеги,
Где-то к середине ночи, когда луна высоко поднялась над верхушками деревьев, в голову забрела одинокая мысль. Недомыка, занятый бегом и страхом быть отоваренным молотом, поначалу её не заметил. Но мысль оказалась упрямой и пробивалась в сознание до тех пор, пока на неё не обратили внимания.
– А почему бы не отдохнуть, – предложила она.
Педаль тормоза сработала безукоризненно, нога оставила в почве глубокий след, а колючки кустарника, в который Недомыка влетел по причине незнания принципов инерции, длинные царапины и дыры на одёже. Выбравшись из негостеприимного места, Ждан прислушался. Вроде никто не гонится. Да, точно, никто. Только слышен звон от ударов металла о металл и визгливые крики. Что конкретно кричат, не разобрать, даже в ночной тиши леса звуки разносятся недалеко. Любознательность заставила Ждана пойти на шум. Деревья двинулись навстречу, звуки вскоре приобрели чёткость, понятную форму и нецензурный оттенок.
– Отдай копьё, Ёрш! – орал кто-то хриплым голосом.
– А вот хрен тебе на весь кошелёк! – раздалось визгливо.
Дальше снова послышались звон металла. Если кто не в курсе, то слово копьё означало в стародавние времена не только оружие колющего типа, но и деньги, как рыжьё на нонешнем жаргоне означает золото. От него, в смысле от копья, в дальнейшем образовалось слово копейка.
Перед Недомыкой разыгралась следующая картина: вокруг широченного дуба на небольшой поляне стоят пять молодцев разной степени оборванности и крепости, а к стволу прижался эдакий сморчок подросткового возраста, четырнадцатилетней наружности. Сам щуплый, тощий, одежонка паршивенькая, сапоги хреновенькие, глаза злые, а на роже высокомерие как у стада верблюдов. Губы сжаты в узкую полоску, в руках длинный слегка загнутый нож. Им то он и пытается отбиться от нападающих. Если бы не дуб за спиной и природная резвость, его давно бы прирезали. Но нападающие, очевидно, тоже не в первый раз беспределят. Двое стали заходить с боков. Жить парнишке осталось не больше минуты.
– Чё это вы тут делаете? – задал сакраментальный вопрос Недомыка.
Шесть лиц обратилось в его сторону: пять с удивлением, одно с надеждой. Чуваки знаменитого фильма не смотрели, но ответ был таким же:
– Вали отсюда! – рявкнуло пять глоток одновременно.
Ждан впал в задумчивость. Его внимание привлёк правый сапог: на носке видна небольшая дырка, что требует вмешательства. Вот он и решал, вмешиваться или нет. Пятёрка восприняла это по-своему. Двое остались у жертвы, а трое с нехорошим выражением на лицах направились к Недомыке. Тот заметил угрозу вовремя: когда острия ножей упёрлись в шею и грудь. Лунный свет заиграл на отполированной, надо сказать очень скверно, стали, что сыграло роковую роль в жизни гопоты. Недомыка с детства был падок на всё блестючее, блестящее и отбрасывающее отблески.
– Ух ты! – сказал он и схватил один из ножей за лезвие.
С такой наглостью разбойникам встречаться не приходилось. Поэтому двое удивленно замерли с раззявленными ртами, а третий попытался вырвать нож. Но легче отобрать чекушку у алкаша: Недомыка вцепился в цацку мёртвой хваткой. Коллеги товарища по опасному бизнесу попытались вмешаться в процесс возвращения материальной собственности. Ща-а-аз. Тогда они решили прирезать наглеца. Однако последний вертелся ужом, пытаясь отстоять понравившуюся игрушку, и в результате порезы появились у кого угодно, только не у Ждана. Но случилось непоправимое: разбойник, у которого пытались отчубайсить имущество, резко дёрнул нож на себя и вырвал таки оружие. Отточенное лезвие с легкостью разрезало кожу на ладони Ждана.
– Дурак! – плаксиво крикнул Недомыка.
Его кулак метнулся к лицу ворога. Тот не успел отреагировать. Стыковка кулак-харя прошла успешно, и несчастный обладатель лица улетел в неизведанные дали кустарникового пространства. Только подошвы мелькнуть успели. Его сотоварищи, слегка травмированные предыдущими действиями, кинулись на Недомыку, ни разу не подумав, и на поляне на пару идиотов стало меньше. Оставшиеся оказались неробкого десятка и с напрочь отсутствующими мозгами. Тому, что заходил справа, удалось резануть плечо Недомыки, за что ему пожаловали титул «Лучший пилот Руси» с целованием дерева и разбрасыванием зубов по всему лесу, а второго понизили в должности, причём в прямом смысле, забив в землю по самые ноздри. На этом инцидент оказался исчерпан. Ждан посмотрел на потерпевшего.
– Чё уставился? – вежливо поинтересовался тот. – Я тебя просил вмешиваться? Сам бы справился.
Малец поправил лохмотья, пара шагов и он склонился над вбитым в землю нападавшим.
– Дурень, – заорал он в лицо Недомыке так, будто старался докричаться до его разума. – Как теперь его обыскивать? А других зачем расшвырял? Чё их теперь по всему лесу искать?
– Для чего? – тупо спросил Ждан.
Губы мальца скривились, будто собрался плюнуть.
– Чтобы деньги забрать, – заорал он ещё громче. – Дубина!
– А-а-а.
Ждан попытался вытащить находящегося в бессознанке погребённого, схватив за голову. Шейные позвонки угрожающе захрустели.
– Ты ему так башку оторвёшь! – возмущённо заорал малец.
– Да? – спросил Недомыка, что вызвало со стороны спасённого удивлённое фырканье. Но добил мальца вопрос: – А чё, голову обыскать нельзя?
– Приторчень (др. рус. – то же, что и придурок)! – бросил малец и пошёл в темноту.
Недомыка постоял над вбитым как у надгробия, словно прощаясь и провожая товарища в последний путь, но затем спохватился: пирог с носками, а ведь на дворе ночь, вокруг тёмный лес, и если сейчас не последует за ушедшим, то останется один. Пришлось догонять. Но споспешествовал он слишком рьяно. В результате в темноте, да ещё в кустах, налетел на чью-то спину. Спина улетела в зелень, а дальше последовал такой набор слов, от которого листва свернулась в трубочку как в пожар. Стоило выйти на дорогу, как Ждан лицом к лицу столкнулся с пострадавшим. Последний продолжил парламентскую речь, говорил громко, ярко, сочно, показываю своё пролетарское происхождение, высокий филологический уровень, богатое знание жестов и па. Слова лились витиеватой лентой железобетонного характера, что не могло не вызвать со стороны Ждана ответной реакции: раскрытого на всю ширину рта, вываливающихся от удивления глаз и стремительного окатарсивания до полной нирваны.
– Фраер полированный!!! – в последний раз взвизгнул малец, и пошёл по дороге.
Нирвана дело приятное, поэтому Недомыка очнулся, когда мальца и след простыл. Ситуация едва не повторилась, но у парнишки оказалась хорошая реакция и дар прогнозирования ситуации – он вовремя отскочил. Правда при этом наделся рубахой на сучок, некогда растущей над обочиной ветки. А поскольку малец оказался в несколько взведённом состоянии, то рванулся со всей дури. Дури оказалось много, даже с избытком. Послышался треск, и рубаха разошлась от горла до пупа. Снова последовали тяжеловесные слова, под грузом которых даже слон раскатался бы до состояния камбалы.
– С тебя рубаха! – нагло заявил малец. – Гони бабло, а то щас прирежу.
Недомыка ни о каком бабле понятия не имел, поэтому только стоял и улыбался. Малец горько вздохнул, лицо поднялось к небесам, губы задвигались, произнося молитву в несколько своеобразной форме. Отговорившись и отведя душу, он продолжил движение. Недомыка тенью пошёл следом.
В темноте слышались только их шаги. Малец неоднократно останавливался, прислушивался к ночным шорохам, но ничто не нарушало умиротворения. Тогда он шёл дальше. Недомыка тоже останавливался, но только для того, чтобы почесаться и понаблюдать за действиями товарища. Для него каждое движение как откровение. На всякий случай он даже его повторял.