Не дай ему разлучить нас
Шрифт:
Вихрь мыслей проноситься в голове. Что это еще значит? Внутри меня мгновенно зарождается паника, переходящая в животный страх. Он не мог причинить вреда Китнисс и ребенку в её чреве.
— В каком смысле? — пытаюсь придать голосу стальные нотки, но у меня плохо получается скрыть тревогу.
Старик игнорирует мой вопрос, продолжая сверлить взглядом и, когда я уже не надеюсь услышать ответа, говорит.
— Она в медицинском блоке, — мне кажется, или я уловил в его голосе сочувствие? Нет, этот человек не испытывал этого никогда.
Я резко встаю и направляюсь к двери.
—
Коридоры сменяются один за другим, я мчусь, не разбирая дороги к ней. Я знаю, что сделал этот старый ублюдок, он отплатит сполна. Он отнял у меня самое дорогое.
— Где Китнисс Эвердин? — перепуганная медсестра указывает на самую дальнюю дверь, и я бегу к ней.
К Огненной Китнисс, чей огонь давно затушили.
Я тихо открываю дверь и захожу внутрь, сердце пропускает несколько ударов. Когда я вижу ее, сердце болезненно сжимается в груди.
Она знает, что я здесь, даже не поворачивает головы в мою сторону. Секунда, ещё одна. Молчание давит на меня, я стою на месте, не зная, как быть.
— Это ты убил его,- шепчет она бесцветным голосом. Голос ее настолько хриплый, что едва можно разобрать, что она говорит.
Но я разобрал.
Делаю шаг вперед, к ней, но она тут же останавливает меня.
— Нет! Не подходи ко мне! – кричит она. Жутко, надрывно, выставив руку вперед и отползая на кровати дальше, дальше от меня.
Ужасно больно видеть это, зная, что причина ее мучений — я.
Я пытаюсь быть спокойным, но мне тоже плохо, черт возьми, это и мой ребенок, и мы оба его лишились, мы должны пережить это вместе. Хочется сказать ей все это, даже прокричать, встряхнув при этом за плечи, но я лишь произношу.
— Послушай меня, — шепчу я сквозь слезы, подступившие к лицу, ее слова ранят не хуже ножа. Я просто хотел спасти ее, я не мог поступить иначе. Я тоже хотел детей, наших с ней, общих, но её обвинения сводят меня с ума.
— Я знаю все, что ты сейчас скажешь, что ты притворялся, играл, — кричит она. — Чтобы Сноу не догадался, но это слишком тяжело для меня, и последствия игры обернулись смертью нашего, - она тяжело сглатывает, - нашего неродившегося ребенка, Пит, в тебе яд, который отравляет окружающих тебя людей. Он отравляет меня, - шепчет она, утирая одинокую слезу тыльной стороной ладони.
— Лучше сразу прикончи меня, потому что я устала играть, - такие родные серые глаза на миг стали чужими.
Нет, она все та же заплаканная девочка со сломанной, покалеченной судьбой, как и я, но что-то в ней меня отталкивает. Может быть ее слова, только то, что она говорит — правда.
Шарахаюсь, как от удара, пячусь назад.
Я выхожу из её палаты и, хватаясь за голову, сползаю по стене. Она права, черт возьми, права. Я чудовище, убийца.
Я плачу.
Посреди коридора, сидя на полу у палаты Сойки, которую я должен ненавидеть. Но я её люблю и я отомщу за неё и наше неродившееся дитя. В глазах на мгновенье темнеет, и, готов поспорить, из-за расширенных зрачков не видно радужки глаз.
Приступ.
Я, шатаясь, встаю и иду прочь от неё. От них всех. Зверь недовольно рычит, он хочет крови, он хочет смерти, и именно это я сейчас и собираюсь ему предоставить. Ноги сами несут меня к Нему. У дверей стоят миротворцы, но для меня это давно уже не проблема, нужно отдышаться, привести себя в порядок, или они могут догадаться. Минута, две, три, и вот я иду прямо к ним уверенным шагом и с безразличным выражением лица. Завидев меня, они расступаются, я ухмыляюсь. Им и в голову не может прийти, что съехавший с катушек преемник может убить президента, заявившись к нему посреди ночи.
Тупицы.
Я бесшумно закрываю за собой дверь, которая не выдаст его, а может и моих криков сегодня. На кровати передо мной лежит беспомощный старик, в руку которого воткнуты игры от капельниц. Он умирает, медленно гниет изнутри, и эти трубочки не спасут его, они лишь продлят его ужасное существование. Ему осталось от силы месяца три, но я решил сократить его срок. Иду к нему, нарочно громко стуча ботинками по полу, он должен проснуться, он должен посмотреть в глаза смерти. Морщины на лице, седые волосы — это только оболочка, под которой скрывается черная душа.
Последний раз подошва моих ботинок ударяется о пол, и старик открывает глаза. В его глазах буквально море эмоций: от удивления, тихой злости, до полного непонимания, испуга.
Страх.
Но это лишь мгновенье, а потом на его лице расползается усталая ухмылка.
Мне кажется, или он улыбается? Сноу понял, зачем я здесь, и он хочет уйти с достоинством, не показав страха перед каким-то мальчишкой.
— Я должен был догадаться,- хрипит он.
– Не могло быть все так гладко, но посмотри на кого ты стал похож. Ты монстр, — он заходиться в кашле, жутком, раздирающим его горло изнутри.
— Ты причинил ей там много боли, сломал её, захочет ли она провести свою жизнь с человеком, который в любой момент может сорваться и убить её, — произносит он, пока его рука медленно тянется к экстренной кнопке.
Прибежит охрана, спасет его, повяжет меня. А потом меня казнят. Тихо без шума, чтобы никто не узнал, что гениальный план по перевоплощению сумасшедшего мальчишки в управляющего страной провалился. Но нам ведь этого не нужно. Я резко подаюсь вперед и буквально стаскиваю его с постели, прижимая к стене.
— Что ты собираешься сделать, мальчик? Убить меня? — и он жутко смеется, постепенно смех переходит в кашель, но он продолжает насмехаться надо мной.
Ярость.
Ненавижу его.
Наношу удар.
Ещё.
Удар за ударом.
Этого хватит, он слишком слаб, и мне пора остановиться.
Ярость затуманила сознание, и, кажется, я все ещё слышу его злорадный смех, пробирающийся под кожу, под кости, в самое нутро. Но старик молчит, не в силах выговорить ни слова, но его сердце бьется громко, заглушая гудение сердечного аппарата, заглушая шум улицы, доносящийся из открытого окна и его тяжелое дыхание, этот звук эхом отдается в моей голове, все больше и больше раздражая мой воспаленный мозг. Смотрю на него, Сноу беспомощен сейчас, я напал на беззащитного старика, чем я лучше него?