Не единственная
Шрифт:
С этими играми нужно заканчивать… Нужно преданно любить мужа, быть рядом, ценить то, что он дает. Она согласится на эту странную иномировую науку для зачатия и выносит ребенка, который станет плодом их любви… Потому что отдаться другому она не может.
Она влетела в свой дом. В его дом. В их дом. Ей нужно срочно увидеть его.
Она кинется ему на шею, расскажет все, пожалуется на Майра. Он знает, что делать с ним. Нужно было позвать его в самом начале, он пришел бы по мирам и исправил все… Нужно было просто доверять ему и делать, что он говорит…
…Она
Можно было позвать его мысленно. Он всегда слышал, когда был в этом мире. Но ей хотелось увидеть его сразу. Найти, обрадовать, попасть в его объятия. И Аньис принялась искать его. Она знала, что сейчас Рональд должен быть дома, он никуда не собирался.
Но в кабинете его не было, в их покоях — тоже… Она спросила у Парма, но и тот не знал, где хозяин. Наверное, он у себя в мастерской, сообразила Аньис.
Что ж… В ту часть дворца Аньис не ходила, слишком сильно это место напоминало ей о драконьем пламени Эдора и невероятной пытке, что пришлось пережить. Но ей нужно увидеть мужа прямо сейчас… И она кинулась по коридорам в дальнее крыло, в котором чуть не сгорела.
Как когда-то, быстрым шагом, почти бежала… Щеки раскраснелись, сердце громко билось. Лестница… Потом тот коридор. На мгновение Аньис остановилась от ужаса. Ей показалось, еще шаг — и она увидит Эдора. Его бездушное, решительное лицо, когда он шел на нее…. Тоже вожделел ее. Один Рональд любит.
Она выдохнула и заставила себя пойти дальше. Нельзя бояться этого места до бесконечности.
Ну вот и заветная дверь в конце пути… Аньис остановилась отдышаться. Любимый должен быть за этой дверью. На мгновение она задумалась. Они уважали друг друга. Он стучался, когда приходил в ее кабинет, где она работала над эскизами. И она всегда поступала так же. А сейчас она хочет ворваться…
Аньис постучала. Но никто не ответил. Дернула за ручку — то ли его нет, то ли заперто изнутри. Но где еще он может быть? Никуда не собирался… Может быть, увлекся и не слышит. В этот момент Аньис забыла, что у него слух лучше человеческого, и что он ощущает присутствие чужого разума… Она была уверена, что он там.
Направив руку в сторону засова, она открыла дверь магией. Вошла. Рональда здесь не было. И Аньис встретилась взглядом со светло-зелеными глазами.
Надо же, почти не больно, подумалось ей. Придвинула единственный стул, села. Как сильный удар — ноги подгибаются, а боли нет. Слишком ошарашивающе. Мир перевернулся. Или рухнул.
«Она» не была красавицей, но притягивала взгляд. Из тех, что красивы внутренней жизнью, кипящей внутри. Глаза зеленые, чуть раскосые, проницательные, умные и… добрые. Нельзя этого не признать. И смотрят, словно она живая, как будто она тут, в комнате. С пониманием, проникая сквозь лицо до затылка. И брови, летящие брови искательницы приключений, заводной и веселой…
Вот ты какая, подумалось Аньис, словно она всегда знала о существовании этой женщины и ее портрета.
Он вошел бесшумно. Она не услышала, но почувствовала это. Молча встал рядом. Обычно воздух рядом с ним был густым от его упругой силы. Но сейчас воздух стал другим — разреженным, легким. От ясности, что возникла в комнате. Ясности, когда нечто становится очевидным, и от него невозможно укрыться, остается только признать.
— Кто она? — отрешенно спросила Аньис. Явной боли по-прежнему не было. Только ясность.
— Женщина из моего народа, — спокойно ответил он. — Она давно погибла. Более тысячи лет назад.
— Ты любишь ее?
— Да.
— А меня? — Аньис наконец подняла глаза и посмотрела на него, чуть обернувшись назад. Сейчас он произнесет приговор. Но она была готова, ведь и так все ясно.
— И тебя.
— А всех тех женщин, что были после нее? У тебя ведь было их много…
— Да, я любил каждую из них.
— Как так? Я не понимаю, Рональд… — с горечью сказала она, вопросительно глядя ему в лицо.
— Любовь многолика, Аньис. Подумай, любить и помнить умершего человека — другое, чем живая любовь здесь и сейчас.
— А я думаю не так, — сглотнув застрявшие в горле слезы, сказала Аньис. — Я… и все эти женщины — лишь проходной момент в твоей жизни. А она есть всегда… Поэтому ее портрет и висит в самом сокровенном для тебя месте. Мы проходим, умираем, а она так и висит здесь… или где-то еще… Знаешь, — Аньис горько усмехнулась.
— Нет, Аньис, ты понимаешь неправильно, — ровно сказал он. — Бывает, любимый человек умирает. А тот, кто остался, встречает кого-то еще, и в его сердце рождается новая любовь. Но он продолжает любить и помнить умершего. Эти две любови не конкурируют друг с другом.
— Я понимаю это! — с вызовом сказала Аньис. — Но… Именно ее портрет висит здесь, ты помнишь именно ее! Не всех остальных, не каждую из нас… Именно ее. Скажи, — Аньис встала, обернулась к нему и изучающе посмотрела в лицо. Спокойный, как скала. А она волнуется, как волны. Может разойтись бурей, но волны разобьются о скалу. — Ты потому не приводил меня сюда — скрывал, что здесь она?
— Нет, Аньис, — серьезно ответил он. — Я ничего не скрывал. Если помнишь, именно здесь я ждал тебя, когда ты спешила ко мне после конной прогулки. Просто ты не дошла тогда из-за Эдора, а потом было как-то не до того…
— Да, все было бы по-другому… — грустно усмехнулась она. — Тогда я поняла бы, что просто у тебя когда-то была любимая. А скорее всего, просто не обратила бы внимания на портрет… Если бы я увидела его в самом начале. Но сейчас… Почему-то… он объясняет все. Теперь я понимаю, почему ты всегда готов отпустить меня, почему готов был положить под другого мужчину… Поэтому. Потому что я не единственная для тебя.
— Сегодня у тебя бурный день, Аньис, — вдруг мягко улыбнулся он. — В другое время ты не стала бы ревновать к портрету… Пойдем отсюда, — и подал ей руку.