Не гадай на любовь
Шрифт:
— Господину помочь?
Кареглазая, с золотистой от раннего загара кожей, сочными пухлыми губами, милыми ямочками на щеках. Он ее не помнил, да и не мог: почти девчонка, вряд ли двадцать есть. Но наверняка знал ее родителей: слуги в доме работали поколениями, людей с улицы сюда не брали. И она наверняка много о нем слышала. Всякого.
— Справлюсь. Ты все разложила? Ступай.
Фигурка у нее тоже была что надо, и девушка преотлично умела ее демонстрировать, оставаясь в строгих рамках предписанного поведения. Изобразила легкий, но почтительный поклон, плавно повернулась, шагнула
Приостановилась, заметив его оценивающий взгляд. Лукаво стрельнула глазами.
— Я же сказал, ступай.
Забавно, если все эти авансы — с разрешения, а то и прямого намека Кая. А хоть бы и нет, заводить шашни в отчем доме — увольте. Он молодой здоровый мужчина, глупо строить из себя аскета, но крутить интрижку с девушкой, работающей на семью — еще глупее.
Два этажа вниз к кабинету. Он вдруг подумал, что не знает, куда поселили Дею. Не искать же по всем гостевым комнатам. А спрашивать у Кая… и без того есть о чем у него спросить.
Но в кабинете ждал не Кай — дед.
Стоял у окна, повернувшись к двери спиной, что, как помнил Гаяр, должно было вызывать ощущение «тебе доверяют». Повернулся на звук шагов, кивнул:
— Садись. Рад тебя видеть.
Такой же, как одиннадцать… почти двенадцать лет назад. Разве что седина была тогда только на висках, а теперь всю голову присыпало. И голос глуше стал, будто надтреснутый.
Гаяр резко выдохнул. Почудилось, что лбом на стену налетел, хорошо, искры из глаз не посыпались.
Сказал бы: «А я не рад», — но… А, к черту! Зачем врать?
— Я тоже. Рад. Сам не верю, что это сказал.
Дед сухо усмехнулся.
— Кай сказал, не хочешь возвращаться.
— Не хочу.
Дед кивнул. Прошел мимо своего стола к углу с двумя креслами и низким круглым столиком из дымчатого стекла.
— Садись. Я велел принести кофе. Поговорим.
— С Каем поговорили уже, — хмыкнул Гаяр. Но все-таки сел напротив деда, теперь отметив и слишком сухую, с пигментными пятнами, кожу на руках, и морщины. Постарел. Неудивительно, что взялся собирать семью в кулак. Конкуренты наверняка на низком старте, только и ждут момента, когда «теневой босс Сигидалы» даст слабину.
Бессменная дедова секретарша ловко расставила кофейник, чашечки, вазочку с печеньем.
— С возвращением, господин Гаяр.
— Я здесь в гостях, госпожа Анериэ.
Она улыбнулась:
— Все равно с возвращением.
Вышла, покачивая бедрами, в свои почти полсотни все еще яркая и соблазнительная. Беззвучно закрыла дверь.
— В гостях, говоришь?
Сердился дед почти как раньше: начинал говорить тихо и язвительно. Только прежде ещё и закурил бы, и Гаяр даже растерялся, осознав: ему не хватает. Тяжелой паузы, пока дед достанет сигарету из пачки. Резкого щелчка зажигалкой. Ядреного, бьющего в нос и дерущего горло запаха крепкого «Пароходного».
— Случайно и крайне внезапно, — буркнул он, не зная, что сказать. — Какая злая муха Кая укусила, что он вдруг решил со мной пообщаться?
— Кай видит дела семьи. И, в отличие от некоторых, проявляет достаточно ответственности.
— Не заводи снова ту же песню. Ответственность! — Гаяр сам не знал, каких усилий ему стоило не вскочить. И даже не заорать. — Ответственность — это когда ты хоть что-то можешь решать. Сам. Кай может, наконец-то. Рад за него. Ну а я, вот беда, не дождался!
— Чтобы решать, надо сначала все обдумать! А не рваться махать кулаками, не разобравшись. Или ты до сих пор так и не понял?!
— Куда уж мне. — Гаяр все-таки встал. Отошел к окну, прижался лбом к стеклу. Странно. Он думал, уверен был, что новая встреча обернется скандалом куда громче и яростней того, после которого он ушел. Но первая вспышка прошла, и сейчас он чувствовал не злость, не обиду, а только тоску. И, наверное, непонимание. — Скажи, неужели так сложно было позволить шестнадцатилетнему оболтусу набить шишек и понять свои ошибки на практике?
— Значит, теперь ты видишь, что ошибался?
— Что толку? Вы не спешили меня возвращать.
— А ты бы вернулся? Мы оба знаем, чем закончились бы эти попытки. Зато все-таки набил шишек, а, Гай?
Даже парк изменился. По крайней мере, эта его часть. Платан, на который они с Каем любили лазать, стал ещё выше, еще раскидистей, но та ветка, с которой они лет в двенадцать повадились перебираться на балкон второго этажа, была спилена, только обрубок торчал. На клумбе под балконом по-прежнему цвели алые розы — высокие, пышные кусты и целые грозди небольших цветков, но сама клумба стала меньше, и ее обложили угловатыми плитками желтоватого ракушечника. А вместо тира, в котором они с Каем торчали часами, выкопали пруд — зачем? Любоваться на водяные линии? Так их там всего штуки три.
Он все-таки вернулся к столу.
— И все-таки. Почему ты тогда не позволил мне пойти и с разгону вляпаться по полной? Вполне воспитательное получилось бы мероприятие. Я бы злился потом, обтекал от стыда, грыз себе локти и понимал, что ты снова оказался прав. Ответишь? Да, сейчас это не так уж и важно, но я хочу услышать. Я почти двенадцать лет спрашивал себя, почему.
— Я тоже.
— Что, прости?
— Тоже почти двенадцать лет спрашивал себя, почему. Как пустяковая, по сути, размолвка привела к такому финалу. Когда и кому нужно было промолчать. Или сказать что-то другое. Все ошибаются, Гай. Непогрешимых нет. Но некоторые ошибки обходятся слишком дорого, и думать о них годы — слишком больно. А почему я остановил тебя тогда… Ты рвался туда, где тебе, с твоей светлой магией, походя снесли бы голову. Там пришлось работать пятерке темных боевиков. Слаженной, опытной пятерке!
Дед все-таки достал пачку «Пароходного». Новую. Вскрыл, выбил сигарету, щелкнул зажигалкой. Затянулся единственный раз и безжалостно раздавил сигарету в своей любимой гранитной пепельнице. Небрежным жестом убрал запах.
— Знаешь, что меня хоть как-то утешало все эти годы? Лучше живой внук, которому теперь нет дела до семьи, чем ухоженная могила на семейном кладбище.
— Да ладно, — пробормотал Гаяр, ошалело падая обратно в кресло. — Ты преувеличиваешь. Послал бы меня с той пятеркой, в конце концов. Всё бы обошлось, и щелчок по носу вышел бы ощутимый.