Не гаси свет
Шрифт:
Космонавт замолчал, и майор спросил себя, не противоречит ли такому психологическому портрету тот большой дом на отшибе, где он побывал. Нет. У нее есть Тома… Малыш Тома, прелестный белокурый ребенок. Мать для него — главный человек в жизни. Мила может лепить из сына мужчину, какого сама пожелает.
— Первое поражение она потерпела в личной жизни, — продолжил Фонтен. — Уделяла жениху мало времени, и тот ее бросил. Были жгучий стыд, обида, ярость… Мила была успешна во всем и очень плохо перенесла эту историю — я наводил справки. Знаете, что произошло дальше? Несчастного жениха обвинили в изнасиловании малолетней и посадили в тюрьму. Доказательства его преступления были убойными, но он продолжал утверждать, что невиновен. До самого последнего дня жизни. Бедолага повесился. Насильникам в тюрьме приходится очень несладко, а если ты к тому же невиновен… На их с Милой фотографиях вид у него кроткий, как у ягненка. Этот человек был изначально обречен…
— Почему вы так уверены в его невиновности?
— У девушки, которая заявила на него, уголовное досье длиной с Ла-Манш: кражи, вымогательство, мошенничество,
Сервас содрогнулся, подумав о Селии Яблонке и Кристине Штайнмайер, которые имели неосторожность перейти Миле дорогу. У Фонтена определенно есть связи в полиции, раз он сумел раздобыть подобного рода информацию.
— Итак, Мила покарала отступника и пошла дальше. К успеху и — так она думала — счастью, — рассказывал космонавт. — Она хотела всегда и во всем быть лучшей. Даже в постели выделывала такие вещи, на которые решаются немногие женщины, и не потому, что ей самой это нравилось: просто знала, что мужчины любят подобные штучки. Так Мила ведет себя в начале отношений… Желая соблазнить, завоевать и утвердить свою власть, она выкладывается по полной, а получив контроль, сбавляет обороты и сбрасывает маску. Я видел, как эта женщина постепенно меняется. Она начала критиковать меня — не обиняком, а напрямую; она все время делала неприятные намеки, по большей части необоснованные или сильно преувеличенные. Ревность к моей семье росла не по дням, а по часам, а кроме того, она подозревала, что я завожу и другие романы… Я не святой, но у меня никогда не было нескольких любовниц одновременно. Я женился на своей нынешней жене, надеясь, что она заставит меня забыть всех остальных женщин. Не получилось… — Лео сделал паузу. — Человек более хрупкой психологической организации в конце концов почувствовал бы себя виноватым и задумался, что с ним не так; я же довольно скоро спросил себя, что не так с Милой… На меня непросто повлиять, майор. Когда она поняла, что ее обычные приемчики не работают, то впала в истерику, грозилась позвонить моей жене и все ей рассказать… К моменту отъезда в Звездный городок наши отношения ухудшились настолько, что я почти решил поставить точку, но Мила загнала меня в угол. Признаюсь честно: я боялся, что она выполнит угрозу — расскажет Карле о нашем романе — и моя семья распадется.
Взгляд Фонтена затуманился, и герой космоса на мгновение уступил место побежденному, растерявшемуся человеку, испытывающему чувство изначальной вины.
— В России мне показалось, что она становится прежней Милой — восторженной, пылкой, теплой, — вздохнул он. — Она во всем покаялась, извинилась, сказала, что сорвалась только потому, что ни один мужчина не занимал в ее жизни такого места, как я. Мила поклялась, что больше никогда не будет вести себя подобным образом, что мне ничто не угрожает. Я принял извинения и обрел прежнюю подругу — непосредственную, забавную, неотразимую… Тучи рассеялись. Перед такой Милой очень трудно устоять. Чудесная женщина-ребенок, очаровательная, наполняющая счастьем каждое мгновение вашей жизни. Наверное, в глубине души мне именно это и было нужно. Я убедил себя, что на Милу подействовали стресс, ожидание и неопределенность: у нее была одна цель в жизнь — полететь в космос; она годами тренировалась, не зная, как все сложится. Кроме того, любая женщина чувствует себя оскорбленной, когда ей приходится держать любовь в секрете, не имея возможности показаться на людях с избранником сердца… Каким же болваном я был… Искал оправданий для себя, чувствовал вину… — Рассказчик поднял глаза на Серваса. — Знаю, что вы думаете, и согласен с вами: я был виноват. Собирался порвать с нею — но потом, позже, по-тихому. Мне хотелось, чтобы пребывание в Звездном городке оказалось успешным. Да, я был трусом, врал себе, оттягивал — и снова попал под ее власть. Повторяю — я умею противостоять чужому влиянию, но Мила обвела меня вокруг пальца. Она говорила, что пьет противозачаточные таблетки, и я принимал это за данность, поэтому, услышав признание: «Я беременна и хочу сохранить ребенка…» — понял, что меня, грубо говоря, поимели… Я взбесился, орал, оскорблял Милу и сказал, что ни при каких обстоятельствах не признаю этого ребенка, что никогда ее не любил и пусть она отправляется к черту вместе с будущим отпрыском, что все кончено и общаться мы будем только на тренировках. Я схватил ее за руку и вышвырнул вон. Она тут же отправилась к своей преподавательнице русского… — Фонтен сокрушенно покачал головой. — Не знаю, что именно и как сделала Мила, но появилась она на людях с синяками на лице, рассеченной бровью и сказала, что это я ее избил. И не в первый раз. Заявила, что я склонен к агрессии и устрашению. Скандал вышел ужасный. Я думал, что все пошло прахом — и наша миссия, и мой брак. К счастью, руководитель проекта хотел замять дело, чтобы не сорвать полет и уберечь репутацию Звездного городка. Нас разделили, и все пошло своим чередом. В тот день я понял, что если хочу отправиться в космос, то должен быть тише воды ниже травы до дня старта: наверху, на станции, Мила не сможет надо мною измываться. Я горько заблуждался, — мрачно заключил мужчина.
Входная дверь с шумом распахнулась, и в комнату вбежали двое детей. Отец распахнул им объятия и весело рассмеялся:
— Ой-ёй-ёй! Ураган! Прогноз сбылся. На помощь! А что мама?
— Она сказала, что заберет
Сервасу показалось, что его собеседник огорчился.
— Она куда-то торопилась? — спросил хозяин дома.
— He-а. Просто не хотела заходить, — ответила девочка. На вид ей было лет двенадцать, но выглядела она вполне сформировавшейся.
— Почему мама больше не заходит в дом? — спросил ее брат, ему Сервас дал бы не больше семи.
— Не знаю, Артур, правда не знаю, она мне ничего не говорила, — вздохнул астронавт. — Ладно, где ваши вещи?
Девочка кивнула на оставленные у порога рюкзачки.
— Отнесите их в комнаты. Мне нужно закончить разговор с этим мсье, а потом будем печь вафли, — улыбнулся Леонард. — Нравится такой план, дружок?
— Супер!.. Дархан, ко мне! — позвал мальчик.
Черный великан вскочил и начал спускаться по лестнице, виляя хвостом. Артур обнял его, как плюшевую игрушку.
— Какая у нас программа? — поинтересовалась девочка.
— Сначала позавтракаем, — сказал ее отец. — Потом покатаемся верхом. Сходим в кино и… пробежимся по магазинам. Годится?
Дочь Фонтена энергично покивала, и дети исчезли.
— Милые ребята, — заметил Сервас.
— Спасибо…
— Итак, вы сказали, что «наверху все пошло не так», я правильно понял?
Космонавт помолчал, собираясь с мыслями.
— Да… — Мартену показалось, что его собеседнику вдруг стал неинтересен их разговор, что ему не терпится выставить его за дверь, чтобы заняться детьми. — В Звездном городке Мила охмурила Сергея, а на станции начала манипулировать экипажем, пытаясь восстановить всех друг против друга. Мы прилетели втроем — Павел Коровьев, Мила и я, и нас встретили «старожилы» — двое американцев и русский. МКС состоит из модулей, построенных русскими, американцами, европейцами и японцами, хотя в тот момент японская лаборатория Кибо еще не была до конца оборудована. Станция — длинная, разделенная на отсеки труба — чем-то напоминает подводную лодку или гигантский конструктор «Лего», плавающий вокруг Земли. «Русские» каюты расположены на «корме»; там мы проводили большую часть дня и спали, хотя все члены экипажа свободно передвигаются по станции. Мы, конечно, не знали, что именно Мила говорит у нас за спиной, но по холодку в тоне остальных поняли: что-то не так. Сначала все собирались за столом в узле «Юнити», соединяющем две части станции, но постепенно, по непонятной причине, между «старичками» и «новенькими» стало нарастать напряжение. Мы не подозревали, что за всем этим стоит Мила. Она проводила много времени с американцами и русским и наверняка сплетничала и оговаривала нас. Я знаю эту женщину: она умна и коварна, так что ей удалось запудрить мужикам мозги — да так ловко, что они этого не заметили, а к нам стали относиться как к двум придуркам. Я читал отчет о расследовании, которое русские провели после случившегося: там были и показания членов экипажа. Те трое лопухов не поняли, что Мила ими манипулировала, и заявили, что вытягивали из нее признание только что не клещами, но в конце концов бедняжка рассказала, что мы с Павлом безостановочно ее преследуем и унижаем, пытаемся изолировать, выставляем дурой и даже позволяем себе неуместные жесты — в физическом смысле этого слова. — Фонтен издал горький смешок. — Павел Коровьев — самый прямой и честный человек из всех, кого я знаю, старомодно уважительный с женщинами. Он так до конца и не «отмылся» от диких обвинений Милы и не оправился от этой истории…
Лео поднял глаза, услышав смех и веселые возгласы детей, доносившиеся со второго этажа.
— На орбите у нас с Милой состоялся еще один разговор, — заговорил он снова. — Она заявила, что аборт делать поздно, а я повторил, что не признаю ребенка. Она умоляла, кричала, плакала… Совсем обезумела. А потом сымитировала изнасилование и отправилась «на ту сторону» в разорванной одежде и с синяками на лице. Медицинское обследование выявило у нее… внутренние повреждения анального прохода! Не знаю, как она это сделала… Я подозревал, что у Милы не всё в порядке с головой, но и вообразить не мог, что она настолько чокнутая, чтобы причинить себе физический вред… Наверное, она сотворила все это, пока мы с Павлом спали. Скандал вышел ужасный, и Земля прислала «спасательную экспедицию», чтобы эвакуировать нас.
Фонтен резко поднялся, сходил на кухню, налил себе стакан воды, вернулся и посмотрел на гостя; в его глазах были гнев и… ненависть. Сервас заметил, что у космонавта дрожат пальцы.
— Несколько недель, пока работала комиссия, нас с Павлом держали в изоляции. Потом сняли все обвинения, но мы знали, что о космической карьере можно забыть… Особенно мне. Мила была моей подругой, значит, я отвечаю за случившееся… Теперь я представляю Космическое агентство на коктейлях, служу, так сказать, «витриной», «торгую лицом», — закончил Леонард свою историю. — Я открыл небольшую фирму, но мне не хватает космоса. Как же мне его не хватает… У меня даже была легкая депрессия, с бывшими космонавтами такое часто случается. Некоторые впадают в мистицизм, другие отгораживаются от мира, многие топят хандру в алкоголе… Смириться с мыслью, что больше никогда не окажешься на орбите, невозможно. А если все кончается вот так…
Сыщик кивнул: «Понимаю».
— Сказав, что знаете, кто убил Кристину, вы имели в виду Милу? — спросил его собеседник.
— Да.
— Как вы догадались?
Мартену вспомнилась фраза из дневника Болсански: «На станции я тоже слушала оперу…» — она-то и выдала Милу.
— Опера подсказала, — ответил полицейский.
— В смысле?..
— Сегодня ночью мне снилась опера, — пояснил сыщик. — Проснувшись, я понял, что сон был навеян рассказом Милы…
— И всё?! Что же вы намерены делать?